Форум любителей активного отдыха http://fishboatlive.ru/forum/ |
|
Рассказы от Bobra http://fishboatlive.ru/forum/viewtopic.php?f=130&t=144 |
Страница 1 из 4 |
Добавил: | Bobr [ 03 янв 2014, 07:26 ] | |||||||||||||||||
Заголовок сообщения: | Рассказы от Bobra | |||||||||||||||||
Содержание (кликабельно). Дед Гендос
Одиночное плавание 1. Заезд 2. Житие "не святых" Об охоте, о промысле... 1. Когда упал осенний лист 2. Знакомство 3. Охота на изюбря "Особенности национальной рыбалки" Глухой гуран Зимняя охота Охота на "Свинину" Цена таёжного "золота" Случайный бык Казак Большая вода Рождение Охотника. Мыш. Дед Гендос, или Геннадий Степанович Поряк - если читать по документам, был старый. 90 лет. Не каждый доживет, а уж чтобы в силе быть - это еще суметь надо. Дед - умел. Бабки и молодухи от него по всей улице щемились Кто знает., может от одной фамилии убегали, но факт имел место быть. Бравый, короче, был дед. Царствие ему небесное! Но речь то, собственно, не о бабах. Рыбак дед Гендос был заядлый. Раньше в морях, говорил, рыбачил. Каждую весну он у нас на зимовье на острове. Парочку таймешат поймать… Не столько ловит, сколько природой дышит. Сядет, бывало, возле зимовья на лавочке, разомлеет на солнышке, ну приспит когда. Застал дед те времена, когда китайцы ходили через границу. Есть такой маршрут по нашему району... мало кто знает, но тропа и по сию пору тропой спиртоносов зовется. От него я и услышал эту историю, как от первоисточника, да и много чего еще о жизни, за кружкой чая у рыбацкого костра… В нашем районе золото - везде! Ходишь - а под ногами - золото. Старать не можно - государство не велит, потому - у всех есть, ну чуть меньше валютного запаса государства..., но - нету! Золото раньше добывали обычным манером - мыли лотками и драгами открытым способом. Это сейчас тут рудники настроили покровские, одна химия, а раньше было как раньше, короче. Ну, китайцы - они тоже спокон веку через речку бегали, а уж в смутные времена да за золотишком - тем более. Проложили китайцы тропу. Считается самой короткой дорогой от деревни до Амура (по автодороге ровно 50 км), а по тропинке - дневной переход, и то не весь день идешь. Проложена тропа по хребтам... по водоразделу до самого Амура. На прииски китайцы тащили спирт, оттуда - золото. Ходили хунхузы группами до 10 человекокитайцев. Понятное дело, с оружием! Без ствола в те поры по окрестностям ни кто разгуливать не осмеливался… - Генка, млять!!! Где тебя лихоманка носит, тудыть твою в кочерыжку?! – голос отца разлетелся по округе, по самым укромным уголочкам двора. Двенадцатилетний Генка мгновенно нарисовал свою вихрастую голову меж досок старенького дранного забора. - Батя, звал? – шутить с батей, да когда он еще только пришел из рейса, весь провонявшийся кислым угольным дымом, копотью и маслом – это себе дороже. Очень запросто широкий отцовский ремень может прогуляться по щуплой пацанячей заднице – вдруг недосмотр какой в хозяйстве. Из мужиков то в семье «…отец мой, да я…», да еще 4 девки – сестренки, да мамка. И хозяйство – кобыла, Работал отец в семье один. Машинистом паровоза. Мамка - крупная женщина, строгая, но с такими добрыми и ласковыми руками – ни когда не работала, была домохозяйкой и главным рулевым в женском хозяйстве дома. Генка же – в отсутствии отца – считался полноправным главой всех мужских дел. А дел было – не меньше чем на целого мужика. Тут тебе и стайку вычистить, и скотину напоить, и в стадо проводить, и встретить, и воды привезти, и травы накосить, и …, и к вечеру Генка падал, как подкошенный, чтобы с утра начать все сначала. А еще учеба, уборка урожая осенью, покос летом, дрова зимой, пахота весной – тяжела жизнь подростка. - Иди-ка сюда! – голос у отца всегда строгий, даже если сейчас конфету даст – все равно взбучку ожидаешь. На всякий случай шмыгнув носом и понурив голову, Генка подошел. Отец сидел на широкой завалинке дома, босой, греясь в угасающих лучах вечернего августовского солнышка. Рядом с отцом лежал куль из-под картошки НОВЕНЬКИЙ! И в нем что-то было! То, что сейчас ЧТО-ТО должно произойти Генка понял каким-то седьмым или десятым чувством. Новый мешок он в доме точно ни когда не видел, хотя блюдил за всем этим хозяйством исправно. Да и не картошку же таскать в НОВОМ мешке! - Мать! Нук поди сюда! И девок зови! – крикнул отец в сторону раскрытого по летнему времени окна дома. Мамка, вытирая руки о передник, выглянула из окна и через пару минут, в сопровождении всей плаксивой гвардии Генкиных сестренок, показалась в дверях. Помедлив минутку, чтобы все осознали важность момента, отец, железно стукнув в мешке, достал из него на свет божий… О! Сердечко Генки заколотилось как у крольчонка. Мечта! Сон! Сказка, на которую иногда разрешали посмотреть на витрине сельмага! В руках у отца было одноствольное ружье 32-го калибра! - С Днем рождения, сынок – тут мамка, как обычно всплакнула, но этих слез Генка не видел… Этим августовским днем Генке исполнилось тринадцать лет. К подаренному ружью прилагалось десять латунных гильз, банка пороха, пачка капсюлей-пистонов, мерки для пороха и дроби, высечка для пыжей и листок бумаги – инструкция по снаряжению патронов. И еще инструкция от ружья, в которой подробно описывалось как из него, ружья, стрелять. Открытие осеннего сезона охоты закончилось для Генки так - же как и началось. То есть внезапно. Что такое «сезон охоты» Генка, по малости лет, просто не знал. Ухватив папкин подарок в охапку, в следующее же августовское утро Генка был на озере. Озеро, надо сказать, водоем искусственный. Для сохранения воды запрудили речку, что текла рядом с домом – паровозы ведь на воде работают. А значит и озеро – стратегическое значение имеет. Озеро охраняли… от дурных людей, китайцев, диверсантов и прочих желающих напакостить. Ходили строгие мужики с револьверами – даже просто удочку закинуть – надо спросить! Генка давненько заприметил гнездовие уток в тихом уголке плотины, и вот, с новенькой «тридцатьвторухой», по пояс в воде, на пузе он ползет к заветной добыче! Утиный выводок уже давно подрос – не зря он наблюдал за ними все лето. 30, 20 метров… вот они, чирочки… Чуть приподнялся, упершись коленями в пловучий остров, прицелился… выстрел! По воде разбежалась рябь от упавших пыжей и по уткам хлестанул бич попавшей дроби. Два чирка затрепыхались в воде, ошалевшие от внезапной боли и неминуемой смерти. Дрожащими руками Генка вставил в ружье новый патрон, правда, чуть не утопив стреляную гильзу. Пока ловил гильзу – чирки затихли. Надежно пристроив ружье на пловучей кочке Генка разделся и плюхнул в воду за добычей. Когда пацан, ошалевший от такой удачи, приплыл к своим вещам с утками в руках – среди ясного неба раздался гром – на острове стоял охранник и держал Генкино ружье в руках! «Ну, вылезай, орел! Чей будешь?» - Генкины коленки и зубы в такт выбили серию барабанной дроби… Попался! -Дядь, я тут.. -Ружье твое? -Да… Папка подарил… -Ну, пошли к папке, посмотрим… Сначала Генка хотел уток бросить, но гордость не позволила, да и охранник строго сказал: «бери бери с собой, и неси!» В сопровождении вооруженного дядьки, с двумя чирками в руках, Генка пошел домой. Голова была готова убежать от хозяина, ну или, на крайний момент, хотя бы спрятаться ниже плеч. Горячие слезы прожигали дорожки на щеках, колени подкашивались и жуткий стыд жег мальчишескую душу – папкин подарок отобрали! Нет страшнее горя! Отец был дома… Как не надеялся Генка, но отец был дома! Отец давно заметил и охранника, и Генку, но молча сидел на завалинке и попыхивал цигаркой – ждал, когда подойдут. -Твой орел, Григорич? – охранник присел рядом с отцом на завалинку и потянулся к протянутому кисету с табаком. - Мой, а чей же. Не похож разве? – отец протянул порезанную газету в руки охранника и строго посмотрел на Генку. От этого взгляда Генкина душа уползла в самые дальние уголки пяток, а голова опустилась еще ниже. - Добытчик… - охранник ловко свернул цигарку и закурил. -Что стоишь?! Неси уток матери! Не твоего, сопливого, дела разговор! – батя подкрепил свои слова звонкой затрещиной. Генка, роняя слезы и утирая сопли пошел в дом. «Стыд то какой! Теперь и ружья не видать – отберет батя, да еще и ремня всыплет!» Мамка, увидев Генкиных руках уток, расплылась в улыбке: «кормилец ты наш, умница!», потом взяла добычу и, позвав сестер, велела щипать. -Чего в слезах то? Обидел кто? – мамка человек добрый, но всей истории не знала… -Я… там…- и слезы хлынули из Генкиных глаз в три ручья. Казалось, все горе и обида в тот момент вытекали из обиженной пацанячьей души. Захлебываясь слезами, Генка все рассказал. -Посмотрим, что отец скажет. Не плачь пока… - и мамка пошла поздороваться с гостем и предложить кружечку холодного кваса. Понурив голову, Генка сел в угол и снова заплакал – казалось, что этому страшному горю нет конца и предела. - Эй, малой! Подь сюда! – голос чужой, охранник зовет. Пойти – не пойти? Может спрятаться? Опять заметалась Генкина душонка в груди, и так загнанная в угол. Поднял голову – четыре пары девчачьих глаз смотрят, сочувствуют… Поднялся, вытер лицо, пошел – все-таки мужчина, что уж тут расписываться. Натворил – отвечать надо! -Меня Алексей Николаевич зовут – охранник протянул руку. -Генка… - и очень не смело пожал большую ладонь. -Ты, брат, не шали больше на озере! Держи! – вот тут Генка чуть и не сел на зад – охранник протянул ему его ружье! - Тебе батя расскажет, что и к чему. Да и приходи в мою смену по сезону… - охранник пожал руку отцу, кивнул матери и ушел. Опешивший Генка не то, что дар речи потерял – все мысли разбежались! Еще бы! И ружье вернули, и даже задницу не вздули, как бывало! На ужин была свеженина! Исключительно вкусный суп из двух чирков, домашней лапши с картошкой, луком и овощами. Генка смотрел на довольные глаза сестренок, на их лоснящиеся от -Ну, с полем, пострел! – сердечко Генки застучало шибко-шибко – такого он не ожидал. Утром отец уехал в поездку, поставив ружье в угол шифоньера. Генке сказал не трогать… Ну Генка и не трогал – обычные домашние заботы, суета по хозяйству – не до ружья, вот только в самой дальней глубине души осталось впечатление и от первого выстрела, и от трепета зараненных чирков, и от рукопожатия взрослого мужика – охранника плотины. Когда отец вернулся с рейса, мать, как обычно, отца встретила, полила горячей воды – помыться, накормила… И осторожно спросила: « с сыном и ружьем – что решил?». Отец, махнув с устатку рюмку, ответил: «Пойдем утром в сельсовет, в общество. Николаич обещал поручителем быть» А Генка в это время крепко спал… Это утро Генка запомнил на всю свою жизнь. Рано утром, еще до дойки, мать его разбудила. Необычность дня он понял только-только открыв глаза – на стуле рядом лежали, выглаженные мамкой, парадные штаны и чистая, цвета свежего снега, рубашка. Еще подумалось: «Вроде не в школу еще - рано», но все прояснилось за считанные секунды. Старшая сестренка, Валюшка, на ухо прошептала: « с папкой в сельсовет пойдешь!» - слышала, видно, ночью. Сердчишко Генкино, еще не совсем проснувшись, уже готово было бежать из груди – в сельсовет просто так не ходят! Генка потянулся к чистым штанам… - Ты это чего удумал??? – мамкин голос быстро расставил все по своим местам. - Марш корову выгонять! Накинув куртку и домашние штаны, Генка пулей метнулся во двор. Надо ли сказать, что корова почти бегом в стадо добежала? Так же бегом Генка вернулся домой. Выпил стакан молока со свежим хлебом и стал ждать, когда проснется отец. Батя проснулся поздно – работа у машиниста паровоза – это вам не пряники перебирать. Тяжелая. Пока отец спал, в доме стояла идеальная тишина. Так заведено! Даже кошка, пестрая, как флаг в Первомай, мяукать не осмеливалась. Генка уже часа два сидел при параде и молча ждал. -Ну, собрался? – отец, как будто и не ожидал другого от сына. Словно давал перед этим строгий наказ – как проснусь, чтоб готов был. -Собрался! – Генка встал с завалинки, отряхнул штаны и показался отцу. -Тогда пошли! – батя накинул форменный машинистский китель, поправил волосы. Двинулись, как на парад. Ну, по крайней мере, Генке так казалось. Председатель охотобщества их встретил важно, за добротным дубовым столом, в очках. Седины в голове председателя было на много больше, чем черных волос. На груди, на отглаженном костюме – значок с изображением Ленина, и еще один – Общество охотников и рыболовов СССР. Важный дядька! Каково же было удивление малого Генки, когда рядом с председателем он увидел Алексея Николаевича!!! Председатель поднялся, протянул руку отцу, поздоровался. А потом поздоровался и с Генкой – так же по-мужски, за руку. Сказать, что от такого обращения Генка ошалел – просто промолчать! Где это видано, чтобы мужик с пацаном - за руку! Да еще и председатель!!! А Алексей Николаевич при этом хитро так Генке подмигнул одним глазом, мол, не дрейфь, парень! -Ну что, Николаич, принимать то будем? – председатель выдвинул ящик стола и чего-то там покопался. - Будем, Альбертыч! Я ручаюсь! Этот пацан при мне двух чирков добыл! Все сделал правильно, не хулиганил! Генку начал колотить то ли озноб, то ли мандраж. Странные и не очень понятные вещи говорят, но про него же! Про Генку! - Добро! Коли первый зам ручается, то и я - не против! – председатель вынул из стола маленькую бордовую книжку с золотым тиснением. - Читать то умеешь? – это уже к Генке вопрос, а Генка от волнения чуть не разучился это самое.. читать… - Себе оставь! Дома изучишь и отчитаешься! – строгим голосом проговорил Николаевич. - И запомни, пацан! Я за тебя поручился! Не подведи! Подвести? Кого? Про что?? Генка это понял не сразу. Председатель охотобщества обмакнул перо в чернильницу и вывел в красивой бордовой книжке: Поряк Геннадий Степанович. Поставил дату и приложил круглую сельсоветскую печать. -Поздравляю! Теперь ты полноправный охотник! Только вот правила изучи хорошенько! Нарушать будешь – накажу и выгоню из общества! Отца спроси, если чего не понятно будет! – и вручил Генке книжку. А на книжке золотым по красному: «Общество охотников и рыболовов Советского Союза. Членский билет.» В тот день дома был праздник. Сестренки поздравляли. Мамка – просто обняла и заплакала, как у нее водится – кормилец подрос (не знала в те поры мамка, на сколько ее слова пророческие). Отец гордился молча – не мужское это дело, сопли пускать. Был праздничный стол! Мамка достала сахар, кусковой, целую чашку – девчонки чуть с ума не сошли! Такое только на Пасху, да на Первомай бывало, или на 7-е ноября, в день Революции. Генка светился счастьем – это был его день, самый счастливый в жизни. Бумажку, что дал председатель общества, Генка на завтра выучил наизусть – ночью подними, спроси – ответит! Инструкцию по стрельбе из ружья – тоже до дыр затер. Узнал Генка что такое «сезон охоты», что можно, что – нельзя. Сдал экзамен по своим познаниям перед лицом всего семейства. В конце отец достал из шифоньера ружье и сказал: «Теперь ты головой своей отвечаешь за свои действия!» И отдал ружье Генке, которое он так же торжественно водрузил в тот же угол шифоньера, откуда его взял отец. Но уже САМ, как полноправный владелец. А на утро было ОТКРЫТИЕ! Открытие первого в жизни Генки охотничьего сезона. Проснулся Генка по темноте – даже мать еще спала, не то, что все семейство. Отец еще вечером ушел в рейс и пока не вернулся. По дому раздавалось слаженное сопение четырех девчачьих носиков… Осторожно, чтобы ни кого не разбудить, Генка достал ружье, патроны и пошел на летнюю кухню, собираться. Надел штаны, рубаху, чуть мокрую от утренней росы телогрейку, опоясался отцовским ремнем поверх фуфайки – все, готов! - А ну стой! – окрик матери застал Генку прямо в калитке. – На вот, возьми! – мать, простоволосая, в ночной рубашке, со спутанной со сна прической протянула Генке газетный сверток. Не глядя, Генка положил сверток в сумку-побирушку, что через плечо носят, и пошел к озеру. Буквально за забором дома столкнулся с соседом – тоже в фуфайке, с сумкой на одном плече и ружьем на другом. Молча кивнули друг другу и так же молча пошли – в одну сторону ведь. На открытие охоты на озеро пришло чуть не полдеревни народу. Однако услышать, что скопилась целая демонстрация, было просто не возможно – все старались передвигаться очень тихо и не разговаривать. Сосед, было, зашипел на Генку: «тут мое место, уходи!» По малости лет Генка уже собирался было перейти чуть в сторону, но там плавни были уже заняты – через каждые 50 метров на берегу кто-нибудь да был. Выручил Алексей Николаевич. -Чего ты, Карпыч, воду тут баломутишь?! Оставь пацана в покое! Не съест он твоих уток, а не сможешь добыть – так неча на зеркало пенять! – спорить с замом председателя общества у Карпыча не было ни какого желания, да и места – всем хватает. Человек просто такой – жадный. Чуть посерело небо, потянул легкий ветерок и полетели.. они! УТКИ! Что тут началось! Для Генки – так вообще – светопреставление! В тот день Генка не добыл ни одной утки. Для себя – решил: больше с такой толпой охотить не буду никогда! С голодухи не помереть тогда помог мамкин туесок с тремя картошками в «мундире», куском хлеба и кусочком соленого сала. Еще через пару дней начались занятия в школе. Тут уж совсем стало не до охоты – учеба, огородная пора – сбор урожая. Как не пытался Генка вырваться на озеро – ни чего не получалось. К седьмому ноября внезапно ударил сильнейший мороз, сковал льдом и озеро, и речку. Выпал первый, настоящий снег. Наступило время забоя домашней скотины. Сказать, что Генке нравился сам процесс – нет, не нравился. Генка воспринимал это как жизненную необходимость, как естественное течение жизни. Генке нравилась свеженина. Обычно все начиналось дома. Потом били скотину у соседа, потом у соседа соседа… и так далее по всей улице. Что уж говорить – поесть мяса «от пуза» - роскошь не бывалая! Про ружье Генка в школе помалкивал – не было у однокашников ружей, да и гордыня – большой порок, как говаривала бабушка. Бабушку Генка очень любил и всегда старался прислушиваться к ее мудрым, пусть порой и не грамотным, словам. Этой осенью, на каникулах, получилось у Генки добыть с десяток рябчиков, пару косачей и красивого, крупного, броватого глухаря. -Че, ворону убил? – младшая сестренка, Ольга, потянула из торбы за ноги глухаря, размером почти в ее рост. -Ворону, ворону… тащи мамке! – Генка ласково потрепал сестренку по голове и чмокнул в щеку. Подгибаясь под тяжестью волочащейся по земле птицы, Ольга забралась на крыльцо, звонким детским голоском зовя мать. На зов кроме матери появился и отец. В этот вечер отец рассказал Генке как можно убить крупную дичь – в какое место правильно выстрелить, чтобы наверняка, как поступить, чтобы мясо не испортилось. Как разделывать-свежевать добычу Генка уже знал и умел. Еще бы! Всей улице вместе с дедом и отцом скотину били! Зима прошла не заметно. В заботах, зимних забавах и учебе. Зачиркали первые свои трели синицы на солнцепеке, оттаяли и стали носиться вокруг воробьи. Долгими зимними вечерами, сделав уроки и закончив дела по дому, Генка слушал рассказы отца, если выдавался такой момент, что отец был не в рейсе. А рассказывать отец умел! И про повадки разных зверей и птиц, и про то, как правильно обустроить засидку, как соорудить солонец, как сохранить и подсолить сено для косуль, как сохранить в жару рыбу и мясо, как не умереть с голоду в тайге, как не заблудиться… Многое узнал Генка за эту зиму, многому научился. В конце зимы отец сделал Генке подарок – десяток круглых, в полосочках-ободках, самолитных пуль для ружья и плотный холщевый тяжелый мешочек дроби – чтоб запас был. В мае, после сдачи выпускных экзаменов, Генка пошел работать. Восемь классов – вполне нормальное образование. Начал Генка свою трудовую жизнь кочегаром на паровозе отца. Тогда за каждой парой машинистов был закреплен свой паровоз. Генка попросился – отец, конечно, взял, похлопотав за сына в отделе кадров. Без мужиков жизнь в доме начала как-то разлаживаться – не гоже это, когда мужиков ни кого нет по целым суткам. Перешел Генка кочегаром к отцовскому сменщику – Анатолию Александровичу. Вот тут парень и хлебнул лиха. Вроде и нормальный мужик Саныч был, но с пацана сгонял по семь потов и ни капельки не давал поблажки. После работы Генка падал замертво, порой даже не помыв грязное от угольной пыли и копоти лицо. Уж, какая тут охота! Ружье Генка месяцами в руки не брал – не до него. Здоровенная лопата и уголь постепенно делали свое дело – Генка возмужал, окреп. Мальчишеские руки обрели мужскую стать и силу, а в голове начало рождаться какое-то другое, взрослое, понимание жизни. У Генки выдался выходной. Огородные дела – закончены, если не считать мелочей. Настала золотая пора – бабье лето. Рано утром, только рассвет, в калитку постучали. Собаки подняли гам и хай. На стук Генка открыл дверь. В просвете калитки, в свете зарождающегося утра, стоял Николаевич – охранник озера и первый заместитель председателя охотобщества. - Как со временем у тебя? Отлучиться от дома можешь? – на Николаевиче была стеганая куртка, пояс и карабин на плече. Дыхание Генки сорвалось… - Щас! Я только мамке скажу! – Генка пулей улетел в дом. На гомон собак, на крыльцо, кряхтя, выполз дед и закурил цигарку. - Чего тебя, Леша, лихоманка ни свет, ни зоря носит? – дед присел на ступеньку и затянулся. - Быка, дядь Гриш, заранил вчера. Пособника бы надо. - Ясно… - дед молча поднялся и, прихрамывая на протез, пошел в дом следом за Генкой, попыхивая самосадом. В это время Генка пытался втолковать матери, куда и с кем он собрался. - Нюрка! – дед присел на край табуретки. – Марш из койки и быстро собери пацана! Сорокапятилетняя мамка мигом вскочила с кровати. - «Рупзак» - мой собери! – голос деда был суров. Мать без лишних слов положила провизию в дедовский вещмешок, пару теплых носков, рубаху и теплый свитер. - Патроны то зарядил? – это уже к Генке. Генка пулей метнулся к шифоньеру. - Дробь не бери, ни к чему она! – дед, хоть и без ноги, но в доме – настоящий хозяин, хоть и старый уже. Дрожащей рукой Генка выгреб пулевые патроны в карман. Пять штук! Достал ружье. - Ну, все, иди! Да мешок не забудь, вон в сенях чистый лежит! – дед пыхнул еще догорающей цигаркой и пошел на кровать. Тайга встретила Генку запахом прелой листвы, свежестью и тихим шуршанием ветра в голых ветвях деревьев. Спрыгнув с телеги, крепко ухватив руками ружье, Генка огляделся. Николаевич, привязав коня к ближайшей березе и отпустив с повода собаку, коротко мотнул головой в сторону шумящей листвяком сопки – пошли, мол. Шли молча. Изредка через тропу перебегали бурундуки, да поднимающееся солнце палило все сильнее и сильнее. Генка взопрел. Ружье, раньше такое невесомое, вдруг стало становиться все тяжелее и тяжелее, на мокрую голову то и дело начали падать лосинные вши – мелкие крылатые твари, старающиеся непременно забиться в самую гущу волос. Генка молча, про себя, матерился и шел за Николаевичем в сопку. Вдруг Тунгус – так называл свою собаку Николаевич – внимательно обнюхав землю, а потом, задрав вверх голову, метнулся в сторону с тропы и пропал из вида. - Пришли! – шепотом выдохнул Николаевич. – Теперь на него, Тунгуса, вся надежда. Можно перекурить пока что… Генка примостился на прошлогодней валежине и блаженно вытянул ноги. Николаич закурил. Прошло почти полчаса. Вдруг, из соседнего ельника, метрах в трехстах, послышался частый, заливистый лай Тунгуса. - Тихо только! – Николаевич передернул затвор карабина, досылая патрон в патронник. Зарядился и Генка. Осторожно ступая по опавшей хвое, двинулись на лай. Быка Генка увидел внезапно - из кустов вдруг поднялась рогатая голова, а потом и сам бык. Красивый, статный, с густой рыже-белой бахромой шкуры на груди. Генку он не замечал – все внимание зверя было приковано к собаке, звонко лающей и крутящейся у него под ногами. Огромный! – так Генка оценил матерого семилетнего самца изюбра. Задевая громадными рогами ветки молодого лиственного подлеска, бык пошел. На Генку почти, чуть наискосок! Генка вжался в ствол стоявшей рядом листвянки. Ружье в руках мгновенно вспотело и стало скользким. По спине, вдоль позвоночника, выступили и побежали ручейки жаркого пота. Сердце бешено и гулко заколотилось в груди. Вдруг стало не хватать воздуха. Таких ощущений Генка в жизни не испытывал. Борясь с охватившим его волнением, стараясь не дышать так громко – на весь лес, широко раскрытыми глазами мальчишка смотрел на приближающегося красавца – рогача. Бык не спешил. Видимо собака, крутящаяся под ногами, совсем его не пугала. Просто мешала. Разве могла какая-то собака испугать лесного исполина в самом расцвете сил?! Периодически отмахиваясь рожищами от собаки, бык шел в сторону замершего молодого охотника, чуть прихрамывая на задние ноги. Ноги Генку уже не держали – противная дрожь в мышцах разлилась по всему телу, от макушки до самых пяток. Очень медленно он опустился на оба колена, вытер о штанину вспотевшую руку и выглянул из-за листвянки. Бык ни куда не делся, только остановился чуть боком и повернул в сторону Генки рогатую голову на мощной шее. За считанные секунды в пацанячьей голове пролетели наставления отца: «… если будешь стрелять с сопки вниз – целься чуть выше сердца, прям в лопатку, иначе обнизишь. И в голову не стреляй – попасть насмерть тяжело очень. Помни что у тебя один патрон – второй раз выстрелить может и не получиться. Да не выцеливай долго – промажешь обязательно – стреляй сразу, как ружье поднимешь…» Звонкий, сухой, как щелчок пастушеского кнута, выстрел хлестанул по ушам. Генка услышал хлопок попавшей по живому телу пули. Бык присел на все четыре ноги и, громадным четырехметровым прыжком, скрылся с Генкиных глаз за кустами чапыжника. С лаем за быком сорвался и Тунгус, наступила гробовая тишина… Оглушенный Генка вынул стреляную гильзу из патронника и снова зарядил оружие. Сухо щелкнула веточка под осторожной ногой – подошел Николаевич. - Попал? – карабин Николаевича висел на плече. - Вроде попал. – почему-то шепотом ответил Генка. - Ну, пойдем, глянем! Видишь, Тунгуса не слышно? Значит - точно попал! – и Николаевич широким шагом, уже не таясь, зашагал вниз по склону сопки туда, где скрылись собака и изюбр. Метров через сто Генка услышал в зарослях чапыжника какую-то возню и приглушенное ворчание собаки. А потом и увидел: с утробным ворчанием Тунгус теребил брюшину лежащего на земле быка, раскидывая клочья шерсти по сторонам. - Отлично попал! – расплывшись в широкой улыбке, Николаевич протянул Генке раскрытую ладонь. – С полем, охотник! Поздравляю! Этой зимой в семье случилось большое горе – пала старая кобыла Ромашка. Потерять такую кормилицу – страшное дело для деревенской семьи! Как теперь вспахать огород? Сено на чем привезти? Дрова? Морозным февральским утром, отец, договорившись с соседом об извозе, взяв с собой пять рублей денег, отправился в соседнюю казачью деревню – Толбузино – покупать коня. В это время Генка был на работе – в рейсе. За день, с раннего утра, отец добрался до деревни – через таежные перевалы и мари – к самой границе. Толбузино – деревня пограничная. В ней имелась и застава с собаками, и только что организованный совхоз имени Степана Толбузина – основателя поселения. Про историю основания – история отдельная. Когда-то, почти век назад, когда Российское государство только-только открывало для себя земли Дальневосточной Даурии, в верховья реки Амур пришел Ерофей Хабаров со своей казачьей дружиной. Был среди этих казаков и Степан Толбузин – молодой и горячий воевода. Хабаров, провоевав с даурами и маньчжурами почти всю зиму, основал свою станицу – крепость – Албазино. Уж что там не заладилось – не известно, но по весне, как только с Амура сошел матерый зимний лед, Толбузин, с группой ближников, на плотах, двинулся вниз по Амуру-батюшке. Открывать новые земли. Проплыв по реке почти все лето, остановились и стали городить поселение – нынешнюю станицу Толбузино. На карте области и по сей день сохранились имена казаков – Ваганов, Ермаков, Олонкин, Кузнецов, Перемыкин, Ольгин, Черняев… Их именами назывались именные земельные наделы, ну, и заставы, естественно, – в обязанность каждой казачьей семьи входила защита Российского Государства от нападений китайцев и маньчжур – таково было условие царского двора при выделении земельных наделов. В Толбузино отец приехал затемно – короток зимний день. В станице коней на продажу не было. Помыкавшись от двора к двору, послушав советы станичников, двинулся отец на пограничную заставу. Нашел начальника заставы, переговорил по мужски. И… купил кобылу! Серую, в крупных темных «яблоках». - Называть то как? – отец достал деньги из поясного загашника. - Вьюгой называй – заставский конюх погладил кобылицу по морде и даже чуток всплакнул. - Ты ее, Григорич, не обижай! Она очень послушная и умная! – конюх передал повод отцу, на прощание чмокнув кобылу в мокрый нос. Домой отец добрался чуть не в два раза быстрей, чем сосед на своем стареньком мерине – молодая, трехгодовалая Вьюга под верховым седлом дышала энергией и силой. По началу батя старался умерить шаг лошади – не гоже это, соседа бросать в пути. Но Карпыч, мужик опытный и матерый, видя, с каким трудом сосед справляется с энергией нового коня, махнул рукой – езжай, мол. И отец поехал. Привыкший к мерной поступи своей старой кобылы, по началу отец объезжал препятствия в виде поваленных лесин и ям. Вьюга ошеломила его чуть не на первом километре. Препятствия она не обходила, а широкими прыжками преодолевала с ходу, даже ни чуть не замедляя рыси! В самый первый раз, при прыжке через валежину, отец упал из седла – не убиться помогла деревенская выучка и сноровка. За деревом Вьюга встала, как вкопанная – ждать седока. В этот момент, сквозь маты, рвавшиеся наружу, отец в первый раз оценил выучку пограничной лошади. - Действительно, не дура… - отец снова взгромоздился в седло. Вьюга, словно ни чего и не случилось, снова встала на рысь. Крепко ухватившись за повод, Степан Григорьевич уже не думал, как править. Думал, как удержаться в седле на норовистой, молодой лошади. Погонять ее было не нужно – Вьюга сама шла размеренной ходкой рысью, поглощая километр за километром. С появлением в доме новой кобылы, жизнь Генки поменялась. Как-то они сразу подружились. Прежде чем накормить корову и прочую живность, Генка бежал к лошади. Угостить кусочком свежего, соленого крупной солью хлеба. Вьюга отвечала на ласку тихим ржанием и тыкалась мокрой мордой в Генкино лицо. А что вытворяла, на зависть всем окрестным пацанам! И сидела, и ложилась по команде, и прибегала на зов по первому требованию, и ходила красиво, высоко, как на параде под Ворошиловым, задирая копыта! Генка был счастлив – ни у кого в поселке не было такого коня. Это, как сейчас если – все равно, что купить красивую, всепроходимую иномарку. Вьюга была для Генки – ВСЁ! И машина, и мотоцикл, и самая большая любимица. - лезь вот сюда под балку! – дед велел лезть – значит так надо. - Деда, че искать то? – Генка пошарил по лиственничной балке рукой. - вот говнюк! Не чуешь, что ль?! – обозлился дед. Поведя рукой вдоль балки, Генка вдруг нащупал совсем неправильный выступ. Еще через секунду в его руках был вороненый «маузер», в потертой деревянной кобуре. - Чуешь…, сопляк… – с какой–то тоской и огромной лаской в голосе проговорил дед и, прихрамывая, прошел в дом. Генку опять колотил мандраж волнения. Еще бы! Настояйщий МАУЗЕР! Легендарное оружие революции! Дед его привез давно, еще после Первой Мировой войны, спрятав во втором дне самодельного фанерного чемодана. Видел Маузер и Гражданскую Войну, и стрелял. Дед, кряхтя, доковылял до комода. Пошарив в его недрах, среди девчачьих трусов и тряпок, он извлек на свет Божий красивую жестяную коробку из-под чая. В коробке что-то железно «бумкнуло». Дед, открыв коробку, достал из нее четыре десятка патронов к пистолету – каждый завернут в тонкую масляную бумажку, и каждая пятерка патронов - замотана в отдельную бумагу вместе. - Держи! Боезапас тебе! – дед протянул на ладони патроны в руки Генке. – Прибери только хорошенько! Обомлев от таких подарков, Генка метнулся в стайку к Вьюге. - Смотри! – он протянул маузер и патроны к морде лошади. Вьюга, принюхавшись, фыркнула: – Мол, что тут удивительного? Обычное дело, оружие! – все-таки Вьюга была пограничной кобылой, и оружия успела повидать на много больше, чем Генка. Тщательно завернув пистолет и патроны в плотную тряпку, Генка полез на сеновал, где и спрятал дедовское сокровище, подальше от посторонних глаз. Разбираться с устройством оружия было особо некогда – рано утром был намечен выезд в тайгу. Проснулся Генка рано – темное небо едва-едва начало сереть восточным своим краем. Наскоро перекусив приготовленной матерью с вечера снедью, вывел Вьюгу из стойла и оседлал ее, туго затянув подпруги под животом кобылы. Сложил припасы в специальные седельные сумки, накинул ружье через спину и, ведя лошадь в поводу, вышел со двора. Возле дома Алексея Николаевича уже собрался народ – человек пять мужиков, оружных и при конях. Слышался негромкий разговор, вспыхивали огоньки цигарок. На такую большую охоту Генку позвали впервые – во многих семьях, по весеннему времени, закончилось мясо. На общем сходе в обществе охотников, было решено восполнить его запасы в тайге – не помирать же с голодухи малым ребятишкам, да бабам со стариками. Генку позвали из-за Вьюги. Не в каждом дворе был свой конь. Алексей Николаевич даже выхлопотал в отделе кадров депо для Генки отгул по такому случаю – для всеобщего же дела собрались, не просто так. Отправились тихо… все верхами. Даже пять собак, во главе с Тунгусом, крутились под копытами коней молча. Так же молча, с тихим рыком, Тунгус раздавал тычки и затычины членам новой стаи, наводя порядок в коллективе. Когда разборки с главенством были закончены, вся стая затрусила рядом с конями, не широко разойдясь по сторонам. На рассвете выехали на узкоколейку, по которой раньше пытались возить добываемый возле Амура уголь, а потом забросили. Здесь все спешились и закурили. Генка, как некурящий и самый молодой пошел по насыпи в туман, поднимавшийся от дороги – утро выдалось на удивление морозное, после вчерашней оттепели. Короткий хруст ветки под осторожной ногой разорвал тишину собачьим лаем. Генка слышал, где хрустнуло – справа и чуть впереди. Коротким тихим свистом подозвал коня – Вьюга появилась из тумана буквально через пару секунд. Что шептал Генка в ухо своей любимицы, как уговаривал – это знают только голые деревья того весеннего леса, да сами участники событий. Вьюга, всхрапнув, вытянув шею, кинулась на удаляющийся собачий лай. Генка прижался к шее коня и крепко вцепился в узду – из седла могло вышибить любой случайной веткой. Веткой Генку не сшибло. Вьюга вынесла его на край широкой мари, в середине которой собаки гнали сохатого. Для Генкиного ружья – расстояние очень большое, нет смысла жечь патрон. Сидя в седле, Генка наблюдал за гоном – собаки бестолково гнали сохатого через марь, даже не пытаясь завернуть его. Послышался гулкий стук копыт по мерзлой земле и хруст веток – на закраек мари выкатился Николаевич, на черном, высоком жеребце. С тихой руганью подтянулись мужики, стали табориться на завтрак. Через час или полтора к табору пришел Тунгус, вывалив язык, и упал без сил. Еще через полчаса стали подтягиваться остальные собаки – в таком же укатанном состоянии. Думать продолжать, как планировалось, загонную охоту на коз – смысла нет. Решили оттабориться на дневку, а пока – кто как, до вечера. Кто – солонцы навестить, что есть неподалеку, кто кормушки посмотреть, кто просто траву на мари для будущего сенокоса. Генка остался предоставлен самому себе. Солонцов у него в этих краях отцовских не было, а своих – еще не нажил, кормушек – тоже. Генка сел в седло и пустил Вьюгу шагом по краю мари. Утренний морозец начал потихоньку отпускать, тихое шуршание сухой травы под копытами коня навевало дрему. Что уж греха таить, задремал Генка. Проснулся он внезапно – вроде, как толкнул кто. Вьюга стояла среди густого ельника. Справа возвышалась могучая сопка – вверх посмотришь – шапка падает. Влево уходил глухой, поросший ельником овраг. На другой стороне оврага, метрах в тридцати от Генки, стоял сохатый и спокойно жевал верхушки молодых веток листвянки. Не дыша, Генка одним движением выскользнул из ружейного ремня, одновременно взводя курок. Прямо с коня, совсем не думая, как конь отреагирует на выстрел, Генка всадил пулю в левую лопатку зверя. Вьюга не подвела. Даже не дрогнула ни одной волосинкой, когда звук выстрела хлестанул по чутким ушам – не зря у конюха на заставе она была любимицей. Лес сразу же взорвался множеством звуков: собаки, с лаем, во главе с Тунгусом, появились первыми. Затем, с разных сторон послышались звуки копыт и, почти одновременно, подъехали мужики. - Кого бил? – Николаич серьезен, прислушивается к лаю в овраге. - Сохатого… - Бык? - Бык! -Молодец! Лишь бы хорошо попал – пуколка то у тебя еще та… - Николаич поправил на плече карабин и повернулся к мужикам, обсуждать добор. Пока обсуждали – тон собачьего лая сменился – послышались визгливые нотки собачьей драки. - О! Хватит балаганить! Дозрел! – Николаевич поднялся в седло и двинул коня вниз по оврагу через чапыжник, навстречу собачьему лаю. На этом охота на сегодня была закончена. Генка завернулся в дедовский овчинный тулупчик и уснул под боком у Вьюги, греясь ее теплом с одной стороны, а костром – с другой, во сне еще раз переживая прошедшую охоту. Утром ударил мороз – куда там вчерашнему! Рассвет встал в колючем морозном тумане над марью. Сегодня решили делать загоны. Весь день, верхами, мужики крутились по березовым и лиственным перелескам, с собаками, выгоняя оттуда на чистое место косуль под выстрелы опытных стрелков с винтовками. Мяса добыли много. На каждого коня волокушу пришлось делать. Уже под вечер, когда все поужинали, отошел Генка в сторону от табора. Совсем не далеко, в распадке послышалось рычание собак. Генка кинулся на звук – собаки с лаем угоняли волчицу, бросившую при бегстве разоренное логовище – в гнезде, задавленные собаками, были пять волчат. Генка присел над логовом – один из щенков еще был жив – рваная рана от собачьих зубов на шее кровоточила, сломанная передняя лапа плетью висела. Вся в крови, маленькая волчица, между тем, была жива. Генка назвал ее Найдой. Мужики помогли остановить кровь и даже зашить рану на горле, привязали плашечки к лапе – чтоб срасталась. - Счастливый ты, Генка, говорили – собаки от нее вырастут – всем на зависть! Не правы были мужики насчет сегодняшнего Генкиного счастья. Следующим вечером, вернувшись домой, Генка узнал, что умер дед… Как-то вечером, вернулся Генка с очередной добычей – двумя красивыми петухами. Отдал дичь бабушке – на стол готовить, а сам – в баньку. После бани Генку отец встретил – пойдем, мол, на кухню, разговор есть. Закурили. Отец, помолчав чуток, спросил: «охотил где?!» - На Волчьем! – Генка даже подумать не мог, почему был задан такой вопрос. - Вот… из глухаря твоего… - отец разжал сильную, широкую ладонь. На ладони лежали два маленьких камушка грязного, черно-желтого цвета. - Бабка из желудка вытащила. Это золото, сынок. Хорошо помнишь, где убил птицу?! Генка помнил. Широкая галечная коса на ключе и брусничник вокруг топкого мшистого места. Одинокая лесина на берегу, с которой и был сбит глухарь… - Завтра поедем с тобой, вставай пораньше. – отец ушел в дом, оставив очумелого Генку переваривать услышанное. Что такое «старать золото» Генка знал, но сам – не сталкивался никогда! Не приходилось. Года два назад объявили о разрешенной добыче золота частными лицами. Для приема метала даже завели специальные деньги – боны – длинные ленты бумаги, на которых были они напечатаны. За золото – выдавали боны, за боны – любой товар, да такой, что и за рубли не купишь. Мужики – соседи, золото копали и сдавали, но, друг от друга прятались и таились, не желая выдавать места добычи. Только сейчас Генка осознал, что Подя – удэгейский властелин окрестных лесов и рек, не известно за какие заслуги, открыл ему золотоносное место – косу, на которой клевал камни Генкин глухарь. Рано утром, вооружившись лопатами, топорами и ломами, Генка с отцом выехали на Волчий ключ. Генке вся добыча была внове, потому он полагался на отцовский опыт и знания. По приезду, осмотрев место, отец стал рубить лоток – широкую деревянную плаху с бортами, с насечками поперек. Потратив полдня, мужики установили лоток на самом узком месте ключа, где течение самое сильное. А потом, начали копать рядом шурф – вертикальную шахту-выемку, а грунт – сыпать на лоток, в самом его начале. Копали и таскали песок – до вечера, много высыпали. По сумеркам стали табориться. Рано утром, отец разбудил Генку – мол, пойдем, улов проверим. За ночь ключик перемыл и унес всю насыпанную кучу песка, оставив только на дне лотка, в зарубинах, самые тяжелые камушки, которые вода поднять и унести не смогла. - Вот тут, сына, в лотке, и есть золото, если оно конечно тут есть. – Вдвоем с Генкой они перенесли лоток из ключа на берег. Взяв из телеги козью шкуру, отец высыпал содержимое лотка прямо на шерсть. Руками отобрали явный песок, а потом… Потом отец свернул шкуру и кинул в костер. Через пару часов угли костра разгребли. На горелой горячей земле, в углях, лежали три, красных от температуры, капли метала. -Ну вот, малой! – батя потрепал Генку по волосам – Взяли!... 3 грамма золота… целое состояние, по деревенским меркам. На такие деньги можно было бы легко купить корову или поросенка. На эти деньги не купили ни чего. Напротив – железо было спрятано в дальний загашник и всем было велено про него забыть. Генка не забыл. Бывая на охоте, он обязательно заворачивал на Волчий – поглядеть чего как, пару лопат грунта на лоток кинуть – с последнего визита лоток так и оставили в воде. Захаживал, в общем. За три года намылось золотишка прилично – бутылка из-под шампанского – полновесный пуд. В весну отохотились красиво – десяток гусей, кряковых – пару десятков, пантач… вроде все в строку, ан нет… По радио войну объявили. Батя засобирался на войну. Из-под крыши стайки был извлечен карабин (Генка сроду не видел его), патроны, была собрана котомка – мамка наложила, что могла и что было в доме. Утром, 23-го июня, отец ушел на фронт.. Остался Генка с бабской гвардией дома. Затянула работа – составы водить надо же кому-то. Взрослые мужики – все ушли воевать, стал в свои 19 лет машинистом паровоза Генка. На фронт Генку не взяли, хоть и просился. Поврежденная паровозным шнеком нога давала себя знать, да и депо работниками сильно не разбрасывалось – рулить то надо паровозами хоть кому-то. Медаль «За добросовестный труд» Генка получил через год, после начала войны. Как девки не галдели, все понимали, что встал вопрос выживания – Генка охотился, браконьерил, но кормил всю свою большую семью. Захаживал Генка и на Волчий… кинуть пару лопат грунта на лоток, пройтись по мшистой мари – редко, чтоб не получалось взять козла или глухаря. Что наступили хреновые времена – Генка понял сразу. До последнего держал золотишко, но и ему пора настала. Принес Генка свое богатство в сельпо. 12 килограмм… полновесный пуд золота. На выручку первым делом купил Генка двуствольное ружье 12 калибра – Зауэр 3 кольца – редкая вещь. Девчонкам – сладостей и тряпок, мамке – красивый теплый платок. Ну, еще снаряды: порох, капсюли, дробь – картечь, пули. Пыжи – самодельные. Генка с этим никогда не заморачивался. На вырученные деньги прожили долго – почти три года. С фронта вернулся отец… без обеих ног. В Генкин дом заглянула госпожа Нужда… Между поездками, когда выдавалось время, Генка охотился. В те поры, при неимении времени и имении большого желания чего-нибудь поесть, все способы добычи пропитания были хороши. Генка ставил петли на коз и изюбрей, ловил медведей. Любая Генкина охота оканчивалась коллективной раздачей добычи – мало в какой семье было меньше 3-х детей, а мужики – все воюют. Ловил Генка рыбу, зверя. Добывал пушнину – хоть в те поры она и нафиг ни кому не нужна была. Девчонки ходили в соболях, НО – голодные. Погода не баловала. Частые холодные дожди вспучили реки, начались первые заморозки. Под копытами коня потрескивал первый, но уже достаточно толстый, ледок. Генка жался к шее Вьюги, чтобы ветер не так сильно проникал под старую худенькую телогрейку. На работе выдавали стеганные поездные бушлаты, но это была форменная одежда, и Генка берег ее, как парадную форму – хоть и тепло, но в лес не поедешь По старой узкоколейке, где был добыт памятный сохатый и найдена Найда – уже вполне оформившаяся сука - волчица, которая подпускала к себе только Генку и отца. Девчачий пол она не признавала в принципе – скалила зубы и кидалась кусать. Не кидалась только на мамку - щерила клыки, когда она приходила с чашкой – то ли улыбалась, то ли предостерегала… Верный – помесь западной и восточной лайки – бурый, с рыжими подпалинами. Сын Тунгуса и соседской западносибирки – подарок Николаича, совсем перед его уходом на фронт. Из мохнатого писклявого комочка за три года вырос могучий охотничий пес. Вязкий, злой до крови и умный. Было дело – забыли на сенокосном таборе газету из под снеди, а собаку не позвали. Пришлось возвращаться за 5 км – девятимесячный Верный честно караулил брошенную газету. За три осени пес вошел в самую силу. Молодой, горячий, азартный. Генке только в радость – бывало, в лес пешком выходил, до первого свежего следа косули и все. Садись на пень и жди – Верный честно свою пайку работал всегда. Где бы козел ни был – догонит, поставит на круг и точнехонько на выстрел – метров на 50 - самое большое – пригонит. Везло Генке с живностью, было какое-то понимание, или понятие, что ли… Животные Генку любили. И Генка тоже отвечал им добротой и лаской. Вот хоть Найду взять… Пришла пора гулять – против природы не попрешь. Волков, понятно, во дворе не живет больше. Выбрала Найда себе в супруги Верного. Должен сказать, забегая вперед, что этот брак продлился до самой смерти, как в американском кино. Но об этом – позже… … Два часа пути на ветру до первого самолова Генка помнил смутно – жутко хотелось спать после рейса, мерная поступь Вьюги успокаивала и усыпляла. Верный где-то шерстил окрестности и не появлялся, голоса тоже не подавал. У таежного балагана на тропе Генка спешился, отпустил пастись Вьюгу, закинув поводья ей на шею. Старая берестяная кровля балагана защищала от ветра и Генка устроился ужинать. На далекий лай Верного указала Вьюга – донесенные ветром отголоски поймали чуткие уши кобылы, о чем она и известила тихим ржанием – можно поручиться, уж этому конюх на заставе ее точно не учил! Затушив костер, Генка зарядил ружье крупной картечью и сел в седло. Через пару десятков минут лошадь вынесла Генку на взлобок крутой сопки. Внизу, в распадке, раздавался злой лай Верного. Самолов стоял почти в полукилометре от этого места, потому Генка подумал, что Верный поставил сохатого. Вьюга стала спускаться в распадок, приседая на задние копыта. Генка замер в седле, помня, что сохатые коня не боятся и не убегают. С ружьем в руках Генка ждал появления лесного исполина… Сохатый не появился. В распадке, упершись узким задом в густой подлесок, от Верного оборонялся крупный секач, добрых пять центнеров весом. На задней ноге кабана болтался самолов, вместе с цепью и бревном притащенный им за полкилометра. Дедовский подарок Генка всегда с собой на охоту брал – мало ли. Кинув ружье в седельную сумку, Генка достал из-за пазухи дедовский маузер. Пристегнул кобуру – как приклад, и, готова маленькая винтовка. Выстрелов хватило двух – сухих, винтовочных, и необычно громких из-за короткого ствола. Кабан завалился набок, в агонии вырвав копытами все окрестные кустарники. Верный, с торжествующим утробным глухим рыком, вцепился секачу в пятак. Генка разогнул уставшую спину. Освежеванный кабан лежал красной грудой мяса на расстеленной шкуре. Солнце скрылось за сопкой и стало совсем темно. - Надо ночевать! – Генка воткнул нож в кабанье стегно и отправился собирать дрова для ночлега. В глубине распадка весело журчал в ночной тиши ключ, как бы переговариваясь своими звонкими струями с камнями, травой и ветками, перекатываясь на валунах и вызывая волшебную чарующую музыку тайги. Первые языки пламени облизнули сухую листвянку, как бы пробуя на вкус, озаряя неровным светом глухой полумрак елового распадка. Где-то далеко закричала выпь. Тайга наполнилась шумом ночной жизни. Разомлев от сухого тепла костра, Генка уснул. Даже руки не помыл от крови – навалилась неодолимая усталость – результат трех бессонных ночей и дней. В полночь Генка проснулся. Как-то сразу и сам. Поднялся, отправился на ключ за водой – сварить чаю. Отмыв руки и сполоснув лицо, Генка набрал воды в котелок и пошел к табору. Как только стих звон ключа – стало слышно окрестности. По давней привычке, Генка шел тихо, не хрустя ветками, не ломая сучков. Голоса Генка услышал сразу – уж больно чудными показались ему звуки чужой речи в ночной тишине леса. Голоса доносились с сопки, и быстро удалялись. Да и слышно их было совсем не долго. Утром Генка пошел посмотреть следы. Вьюга честно занесла его на вершину сопки. По гребню тянулась тропинка из примятой травы. Пройдя пару сотен метров по тропе, разглядел Генка и отпечатки следов. Люди прошли в сторону Китая. Про ночную встречу, Генка распространяться не стал – не в НКВД же идти, хотя надо было бы. Привез утром домой мясо, разобрал волокушу и на работу – как будто все нормально. Из рейса пришел утром. Ни слова не говоря, оседлал Вьюгу и уехал, немало удивив всех домашних. А поехал Генка на другой конец деревни, к старому уже деду по прозвищу Анод. На карте и сейчас есть такое название – Анодовский ключ – исток небольшой речки. В честь этого деда и названо место. Дед Анод был семеновцем. Матерым бандитом, которого в гражданскую – как-то пропустили, а потом – руки не дошли. В смутные времена промышлял Анод золотишко – караулил китайцев на тропке с верной Мосинкой, да и надевал их по четыре на пулю. Ходили китайцы с приисков гуськом, друг за дружкой – бить удобно, главное место грамотно выбрать. Сказать, что Анод жил богато – нет. Последние годы проживал бобылем по причине несносности своего характера – переваривать его не мог ни кто, кроме покойной жены. Если и были у деда богатства, то они были надежно спрятаны. Анодовское наследство и по сию пору разыскивают, да только все не удачно как-то. Вызволила. Правда, умом с тех пор дед малость повернулся. Все думал, что при царе живет. Грозился отписать грамоту императору, как тут китайцы беспределят… Анод Генку встретил не приветливо. - Чьих будешь?! – цепкий дедовский взгляд, слишком молодой и острый для восьмидесяти годов, прошелся по Генке и кобыле от макушки до копыт. Генка спешился, снял кепку. - Поряк я… - взгляд деда Анода впился в Генкино лицо. - Вижу! Похож! Заходи! – Анод распахнул калитку – С чем пожаловал? Генка, привязав Вьюгу к забору, слегка робея, прошел через двор за дедом в дом. С какой стороны начать излагать свое дело – Генка так и не решил, потому начать разговор и внятно объяснить, с чем же он пожаловал к деду, ему было сложно. - Ну, ты пока садись – дед указал на табурет. – Сейчас приду. Через несколько минут, дед вернулся, с двумя кружками молочно-белой, молодой браги. Поставил на стол, отхлебнул, кряхтя, присел. - Излагай! Редко ко мне кто захаживает… - Анод внимательно посмотрел Генке в глаза. Смутившись от дедовского взгляда, Генка хлебнул браги. Помолчал. Еще хлебнул. Дед не торопил. Хмельное тепло разлилось по уставшему телу, пропали сомнения, и Генка, выложил все, как есть, деду. Как на духу. И как кабана взял, и как голоса ночью слышал, и про следы, и про тропу на гребне сопок. - Повадились опять, косоглазые… - Анод пыхнул цигаркой и пристально посмотрел на Генку, вроде как оценивая. И, где-то там для себя, приняв решение, продолжил… - Они меня к муровятнику привязали. Жестокие очень. Договориться пробовал – бесполезно. И хитрые. Вроде все, договорились – я им золото, они мне спирт – а потом чего-то по-своему лапочут, все одно – обманут! – захмелевший Анод, казалось, изливал Генке всю свою истосковавшуюся от одиночества, уставшую душу. Рассказывал дед долго. Была выпита еще не одна кружка хмельной молодой браги, выкурена не одна цигарка. Рассказал дед Генке, что же есть за тропа такая – тропа спиртоносов. Почему удобно и тайно можно было по ней ходить в Китай, а самое главное – быстро! Конная дорога, минуя крутые подъемы водоразделов, долго петляла по распадкам. А тропа – была прямой, как лучик. Незаметно для себя, Генка уснул прямо за столом. Снились Генке узкоглазые китайцы, вереницей идущие по сопкам, снилось холодное ложе винтовки и фигуры на кончике подрагивающей мушки, и звон в ушах после выстрела, и … муравьи. Сотни тысяч. Грызущие его, Генкину, живую плоть… В холодном поту Генка проснулся. Смеркалось. Анод будто и не ложился. Задал корма Вьюге, привязанной к забору. Чего-то делал по дому и пыхтел цигаркой. - Ты, малой, меня послушай… - дед присел рядом с Генкой. – Я тут много тебе чего рассказал, верю, что парень ты с головой. Не хотелось бы помереть где-нибудь в тюрьме. Голос деда сорвался. - Я тебе что скажу. Ты к пограничникам езжай. Им и расскажи. Только про меня не говори. – в голосе Анода промелькнули просительные нотки. Пообещав деду ни каким словом не упомянуть его имя, Генка поехал домой, на прощание испив с ним еще по кружке браги. Прошло добрых три недели после разговора Генки с дедом Анодом. Вроде затянули домашние хлопоты, да и работа, опять же. Тут собрались соседи корову покупать дойную. Попросили Григорьевича, отца то есть, поспособить покупке. Отец, по причине инвалидности, в станицах побывать не мог, а в самой деревне коров на продажу не было – и так вся живность по счету – война. Соседка заинтересовала Григорьевича тем, что дала в долг три рубля, при условии, что он поможет ей купить корову. Корова в те поры стоила около пяти рублей. На семейном совете, взвесив все «за» и «против», было решено и себе в семью купить корову – уж больно голодно такой большой семьей жить без кормилицы. Сообща, подсчитав все сбережения, прибавив три рубля, занятые соседкой – насобирали почти шесть рублей. Вот тут и вспомнилась Генке Анодовская наука. Поехал Генка не торной конной дорогой, а сопками. По самым гребням, как указывал дед Анод. Дедовский маузер Генка не прятал – он спокойно болтался на ремне, хлопая Генку по ноге, в такт поступи Вьюги. Да и кому бы надо было задерживать Генку среди тайги, где даже зверь то теперь стал ходить редко. Не то, что человек. А с пистолетом – спокойнее. К тому же Генка очень хорошо понимал, какой тропой он едет и чего на ней можно встретить. Тропа нашлась сразу, стоило только Вьюге взобраться на сопку. Хорошо набитая, вырубленная местами от чапыжника. И прямая, как и течение реки внизу, под сопками. Торной тропой, Вьюга быстро понесла Генку в сторону границы. Частые, крутые подъемы и спуски, казалось, совершенно не смущали кобылу – в свою пограничную бытность она успела повидать и не такие трудности. Час пути прошел быстро – Вьюга мерно рысила по тропе, тайга ни звуком не говорила об опасности и наличии посторонних. Первые минуты Генка частенько хватался за кобуру маузера – любой звук настораживал и волновал. Верный – беспокойства не проявлял и спокойно бежал рядом с тропой, выписывая замысловатые узоры следом – поисковый ход, как говаривал дед. Спокойная дорога окончилась заливистым собачьим лаем. Генка, вынув из кобуры маузер, направил Вьюгу на звук лая. В неглубоком распадке Верный прижал пару изюбрей. Бык, охраняя важенку от нападок собаки, низко нагнув голову, рогами перекрывал азартному псу дорогу к самке. Бить мясо в планах Генки пока не было – нужно было добраться до деревни и купить коров. Потому, убрав пистолет в кобуру и вскинув централку, болтавшуюся под ногой в левой седельной сумке, Генка выстрелил верхом, по верху голов оленей. От резкого звука изюбриха присела на задние ноги, а потом, распрямившись, как пружина, крупными прыжками, ломанулась в чапыжник. Бык рванул следом. С голосом, за ними убежал и Верный. Ожидая собаку, Генка решил оттабориться, к тому же – уже почти ночь – закатное солнце смотрело через верхушки листвянок и неумолимо катилось к горизонту. Отойдя с тропы чуть в сторону, Генка стал гоношить костер и бивуак – ночью по тайге ходит только абсолютный глупец, как учил его батя… …Ночью по тайге ходит не только абсолютный глупец, но и китайцы – в этом Генка убедился буквально через пару часов. Под потрескивание костра, Генка задремал. Дремал и Верный, набегавшийся, согретый жаром от сухих поленьев. Разбудил Генку злой лай собаки. Вырывая из-под себя дерн, пес лаял вверх сопки. Прижав собаку к земле, Генка упросил кобеля не шуметь. Мордой Верный четко указывал на направление подозрительных звуков, коротко подвывая и пытаясь лаять. Успокоив собаку, Генка отошел от костра – всем известно, что из темноты на свету – очень легко попасть в цель. Прошло почти полчаса. Укрывшись за ближайшим, вне полосы света, кустом, Генка ждал. Ни чего не происходило, даже Верный успокоился окончательно. Улегшись в темноте, ниже тлеющей жаркой нодьи, Генка уснул, крепко прижимая к себе собаку и маузер, чуть отпотевший от тепла ладони. В голове роились толпы мыслей, десятки правильных действий, на случай, если пришлось бы вступить в бой с незваными гостями. Реальность оказалась совсем другой… Чуть свет, Генка проснулся – пробрал морозец от поднимающегося из распадка холодного воздуха. Вьюга паслась рядом, добирая остатки осенней пожухлой травы. Верного – не слышно и не видно. Генка спустился в ключ. Умыться, согнать остатки сна, напоить верную кобылу. Холодная осенняя вода взбодрила, смыла сонную пелену с глаз. Разбудила, одним словом. Собрав манатки, и, коротко свистнув, Генка сел в седло. Через пару-тройку минут Вьюгу, взбиравшуюся на гребень сопки к тропе, нагнал и Верный, пришедший на свист хозяина. Китайцы по тропе ночью действительно проходили. В сторону приисков. Человек десять – их совсем свежие следы Генка обнаружил на тропе. Охватил легкий мандраж – ведь на волосок от гибели был – безоружным по тайге вряд ли кто теперь ходит. Особых событий начинающийся день не принес. К обеденному времени Вьюга вышла к перепаханной полосе земли вокруг колючего пограничного забора – контрольно-следовой полосе. На КСП следов ночных визитеров не было – просто чуть заметна поврежденная пахота в месте перехода – как проборонил кто-то паханую землю. Генка направил коня вдоль полосы, по хорошо натоптанной, пограничной тропе. Вьюга, почуяв знакомые места, бодро побежала по тропинке. До контрольно-пропускного пункта Генка добрался приблизительно через час. Спешился. Показал документы. Пока шла проверка – Вьюга стояла спокойно. А вот когда пограничник вышел открывать ворота – заволновалась, тихо заржала и потянулась мордой к бойцу. - Вьюга?! – пограничник ласково погладил кобылу по морде. – Узнала, девочка… В голосе бойца было столько любви и ласки. - Роды я у ее мамки принимал, на руках родилась у меня… – пояснил солдат опешившему от такого поведения Вьюги Генке. - Мне бы к начальнику вашему, поговорить – уже садясь в седло, проговорил Генка. - Ну, а почему нет, я сейчас позвоню – заедешь. Пограничник закрутил ручку полевого телефона. – Застава – сразу направо от дороги, под сопкой. Найдешь! Искать заставу Генке не пришлось. Нужно было просто отпустить поводья коня. Вьюга буквально понеслась знакомой дорогой к заставе. Перед воротами – громко заржала, всполошив заставских собак и коней. - Не иначе Вьюга пожаловала! - улыбаясь, пограничник на заставском КПП открыл воротину. - Помнит службу! Умница! – порывшись в кармане, боец достал замусоленный кусочек хлеба – угостить кобылу. То, что его Вьюга тут была всеобщей любимицей – Генка понял сразу. Бойцы называли кобылицу по имени, гладили и рассказывали Генке, каким сокровищем он владеет. Вышел начальник заставы. Вьюга потянулась к нему мордой, чуть прихватила зубами за погон. - Выросла, девчонка! – он протянул кобыле на ладони кусочек соленого хлеба. Заведено у них так на заставе было, что ли – хлеб соленый с собой в кармане таскать… Разговор с начальником заставы у Генки получился долгий. Командир задал Генке кучу вопросов. Где, как, когда и кого видел? Как давно? Что за тропа такая – спиртоносов? Генка рассказал все, что знал. Только про Анода ни словом не помянул, как и обещал деду. Коров Генка купил в станице в тот же день – начальник заставы позвонил в совхоз и помог с покупкой. Домой Генка ехал уже не один – пять бойцов, верхами и при карабинах, сопровождали его всю дорогу до самой деревни. Ехали обычной конной дорогой, потому особых приключений не было в пути, разве что долго ехали. Дома, определив живность в стайку, поехал Генка показывать пограничникам тропу. Особых приключений в тот день не ожидалось – все же пятеро оружных бойцов – сила! Дедовский маузер Генка спрятал в сумку еще перед станицей и с тех пор его не вытаскивал – неучтенное оружие – наказуемо. Зауэр болтался в левой седельной сумке, чуть хлопая Генку по ноге, в такт поступи коня. На тропу выехали под вечер. Закатное солнце совсем не грело уже и давало все меньше и меньше света, клонясь за горизонт. - Они ночью ходят – как мог, Генка рассказывал подробности пограничникам. - Будем ночевать! – скомандовал командир отделения, учтя Генкины россказни. Ночевать устроились чудно. Разожгли большой костер на склоне сопки. Двое бойцов легли около него спать. Остальные же, с Генкой вместе, расположились без костра, вокруг. Кто – как, замотавшись в теплую одежду. Коней увели подальше, в самый низ распадка. Генка устроился на ночлег в густых зарослях багульника – памятуя страх минувшей ночи, совсем не хотелось спать на виду у врага, еже ли такой появится. Верный - примостился рядышком, делясь с хозяином теплом и терпким запахом псины. Так и уснули – без костра, в обнимку с собакой. Китайцев Генка с Верным проспали. Разбудил хлесткий винтовочный выстрел, следом – еще один. Верный, одним движением вывернувшись из Генкиных рук, кинулся на выстрелы – все ведь знают, что для охотничьей собаки выстрел – это как сигнал к поиску. Заржали кони в глубине распадка. «Воруют!» - семимильными прыжками Генка помчался вниз, к коням, справедливо полагая, что с китайцами тут и без него разберутся. На встречу Генке, смешно подкидывая спутанные передние ноги, скакала Вьюга. Увидев свою любимицу в добром здравии, Генка слегка успокоился, но выяснить причину лошадиного кипиша все же решил. А причина – вот она – узкоглазая, лежит с проломленной копытом головой среди стреноженных коней – к пограничным коням не стоит подходить тайно. Китаец был живой. Оглушенный, с пробитой башкой, но живой. Что-то залепетал по-своему, поднимаясь с земли под стволами Генкиного Зауэра. Поймали шестерых. Забитые, запуганные, в рваных обносках одежды, китайцы кружком сидели возле костра – приманки. Еще трое – лежали холодными трупами поодаль – пригодилась Анодовская технология – по четыре на пулю. Золота у них изъяли – почти восемь килограмм. Китайцы плакали, размазывая слезы по скулатым лицам, что-то говорили, клялись и падали на колени, по-воробьиному чирикая на своем не понятном языке. В Толбузино их, конечно, не повели. Пограничники сняли с пленников допрос, составили протокол, и порешили отправить китайцев в деревню, в комендатуру. На Генку, как на молодого, но отличившегося – все же китайца то поймал, пусть и оглушенного – командир написал рапорт, на представление к награде. Забегая вперед, скажу – за эту ночь наградили Генку медалью « За отвагу» - боевой медалью! Хотя, как Генка считал, и не за что вроде. Прошел почти целый месяц с того момента, как Генка отличился, помогая пограничникам. Упал осенний лист, расцветив мари и сопки в желто-красные тона. Ударили первые крепкие морозы. Рыба из окрестных речек и ключей стала скатываться в низовья – к большим глубинам зимовальных ям. Убрали урожай из огородов. Вроде и закончены основные дела – засобирался Генка на большую охоту далеко в тайгу. По такому поводу получилось выпросить на работе целых четыре дня отгулов – удача небывалая, особенно по военному времени! Помогло то, что советские войска уже вовсю шагали по Германии – грузопоток с военными эшелонами чуть снизился и руководство депо, по возможности, давало людям чуть-чуть отдохнуть. Поправить домашние дела, заготовить ягод и грибов в зиму – всю войну люди работали без отпусков и выходных. Да и отец попросил начальника депо – все-таки, Григорьевич был человеком весьма уважаемым в поселке. Ехать в тайгу собрались вдвоем с Игорем – сыном Николаевича. Игорек – шустрый и любознательный подросток пятнадцати лет от роду – ездил в экипаже Генки кочегаром паровоза. За время совместной работы они здорово подружились, а тайга – вообще лучший экзамен любой дружбе. Выехали поздно ночью – как только пришли из рейса. В таком деле – каждая минута на счету, к тому же свободного времени – и так совсем мало. Помылись, поужинали, запрягли Вьюгу в телегу, скидали заготовленный заранее провиант, оружие и прочую снаряду, пару деревянных бочек под ягоду и рыбу. К двум часам ночи – отправились. Старый уже Тунгус и Генкин Верный – мерно рысили возле телеги, изредка закладывая широкие петли по осенней тайге рядом с дорогой. Хмурое октябрьское утро застало в пути. Ударил морозец, застеклив поверхность осенних луж достаточно крепким ледком. Генка и Игорь на ходу, по очереди, спали в телеге, зарывшись в сено - после рейса отдохнуть то не получилось. Вьюга – мерно рысила по дороге, не чувствуя веса хорошо смазанной телеги. Собаки – разбежались по сторонам дороги, в пределах слышимости, но голоса не подавали. Желтое осеннее солнце поднялось в рваных клочьях облаков. Обогрело парней и дорогу угасающим осенним теплом, потянул ветерок. Часа через два лесовозная дорога окончилась широкой поляной, со сбегавшей от нее в низину узкой пешеходной тропой. Тут оставили телегу, навьючив манатки на развнузданную Вьюгу – дальше идти пешком, около восьми километров. До зимовья дойти не успели. Внезапно справа от тропы, выходящей на широкую ягодную марь, раздался звонкий и азартный лай Тунгуса, а еще через пяток минут к нему присоединился басовитый рык Верного – собаки явно кого-то держали. - Крупное что-то! – Генка зарядил Зауэр и передвинул Маузер за поясом – чтобы удобней было. Игорек – зарядил пулей Генкину тридцатьвторуху – своего ружья у него не было еще. Привязали Вьюгу на длинный повод – чтобы могла пастись, а сами двинулись на звук лая. Метров через триста – четыреста вышли на узкую и длинную поляну, поросшую густым брусничником и кустами багульника. А еще собак и медведя донимали пчелы, чье гнездо, видимо, Миша порушил. Забавно было наблюдать, как медведь лупил себя по морде лапами, когда собаки чуть отступали, как Верный, высоко прыгая над кустами, давал пару кругов вокруг медведя, а потом снова кидался в атаку, как Тунгус, потерев лапами искусанную морду, снова начинал лаять на зверя. С Маузера Генка стрелять не стал – близко, да и ни к чему это – вполне под гладкий ствол расстояние. Памятуя о том, как самого его Николаевич к охоте приучал, Генка, одними губами, беззвучно, показал Игорю – стреляй, мол! Сам вскинул стволы, прицелился – страховать молодого охотника. По ушам хлестанул сухой звук выстрела, Игорек стал лихорадочно перезаряжаться, не глядя на зверя. То, что Игорь промазал – Генка понял как-то сразу. Медведь дернулся всей тушей, вскочил на ноги и рванул за ближайшие деревья. Собаки, с лаем, кинулись следом, мало что не кусая зверя за штаны. Через некоторое время звуки гона удалились в ближайший распадок. Парни подошли к месту выстрела – по левой стороне хода зверя, на кустах, виднелись четкие размазанные полосы крови, остро пахло псиной. -Ну, Игорек, и мазила ты! Теперь сутки за ним бегать будем! – Генка не скрывал своего разочарования. Порешили, что Игорь будет ждать тут, а Генка сходит за конем и вернется, чтобы уже вместе двинуться на поиски и добор. Генка пошел своим следом к оставленной Вьюге. Кобыла ждала там, где ее и привязали. Скинув вьюки, Генка сел в седло и направил коня в сторону памятной поляны. Внезапно по ушам ударил звук выстрела, послышался визг собаки и рев медведя. Толкнув Вьюгу пятками, почти галопом, Генка вынесся на поляну. Игоря на поляне не было. Не было слышно и собак. Кровавым медвежьим следом Генка кинулся на поиски напарника. Первые полсотни метров Генка пролетел верхами – след был виден очень отчетливо, потом пришлось спешиться – зверь сделал скидку и след стал совсем не заметен. Генка спешился. Тишину тайги не нарушало ни что, кроме дыхания Вьюги за спиной. Внимательно разбирая следы, Генка пошел вперед, ведя кобылу в поводу. В одной руке – уздечка, в другой – дедовский Маузер на боевом взводе. Совсем, как партизан в гражданскую… Игорька Генка увидел метров через триста пути – Игорь сидел под деревом и баюкал на руках собаку – Тунгуса. - Я убил его!!! – Игорек поднял на Генку полные слез и боли глаза. – Батин пес!!! Господи!!! – Игорь рыдал, его бил озноб. Ружье валялось рядом, стволом до половины забитое в мох. Тунгус был живой. Из пробитой грудины со свистом вырывался воздух, пополам с ошметками запекшейся крови. Пуля Игоря прошла через легкие, сильного кровотечения – нет – кровь сгустками уже запеклась по краям раны, образовав пленку. В метрах пятидесяти лежал медведь – чисто битый в голову. Игоря спас Тунгус. Когда Генка пошел за конем, Игорек, в азарте решил сам добрать мишку – кинулся на лай, не разбирая дороги – очень хотелось перед старшим товарищем показать себя матерым охотником. Любой взрослый решил бы – тридцатьвторой – совсем не то оружие, с которым можно уверенно взять такого зверя, хоть и пулей. Игорек опытным охотником не был – потому и кинулся. Зверь сделал скидку и лег. Лежать не дали собаки – подняли и погнали дальше, не давая покоя зверю. Первая пуля Игоря сделала широкую рану на левом боку медведя – прошла скользом, разорвав шкуру на бочине зверя, вызвав обильное кровотечение. Рана была вовсе не смертельной, потому медведь очень резво стал убегать от охотника и собак. Собаки, одурев от запаха крови, совсем потеряли осторожность и кидались на зверя при любом удобном моменте. Псам удалось закрутить мишку, да так удачно, что он начал бежать назад почти своим следом. Игорь, естественно, этого не знал – бежал на звук лая и не думал о возможном развитии событий. Медведя он увидел внезапно – в пятидесяти метрах от себя. Зверь летел, не разбирая дороги, прямо на него. Лихорадочно вскинув ружье, Игорь выстрелил… Как на грех, Тунгус увидел опасность, грозящую хозяину, на доли секунд раньше, чем раздался выстрел – широким прыжком он постарался пресечь ход зверя, остановить его. Так пес оказался на траектории полета пули. Игорь не промазал на этот раз. Пуля, чиркнув по грудине Тунгуса, разбила медведю голову. У собаки были сломаны ребра, разорвана шкура на груди. В общем то и не смертельная рана, хотя Игорю показалось, что убил пса. Сразу после выстрела – медведь упал, упал Тунгус. У страха – глаза велики, как говаривают. Игорек про медведя уже не думал, любимый пес – дороже любого десятка любых медведей. Подбежал к собаке, стал руками зажимать кровавую рану, заплакал… В таком состоянии и застал его Генка. Бросив до поры добытого медведя, парни занялись собакой. Суровыми нитками зашили шкуру на груди, обмотав морду пса тряпками и крепко прижав его к земле. Выстригли ножом шерсть, залили спиртом рану – Тунгус чуть не одурел от боли, но стойко терпел, подвывая и кусая тряпки на морде. Туго замотали грудину Генкиной исподней рубахой. Вроде – все. Освежевав мишку и наскоро соорудив волокушу, погрузили мясо и потянули к тропе на зимовье. Собаку Игорь нес на руках всю дорогу, утешая Тунгуса и периодически целуя его в морду. Дошли до вьюков, кинули их на волокушу и двинулись к зимовью. По дороге нашли старое остожье, поросшее густыми зарослями крапивы. Здесь Генка остановился – нарвать крапивы. На зимовье развели большой костер – обогреться, да привести в сохранность мясо. На костер поставили большой бак с водой – был на зимовье, накидали в бак крапивы, соли – пачку. Нарезали мяса крупными кусками – только мякоть. Нанизав кусок мяса на тонкий ивовый прут, Генка окунал его в кипящую воду, до образования по верху куска белесой вареной корки, как отец учил. Разрежешь такой кусок – внутри сырое кровавое мясо, а сверху – ни одна уже муха попортить не сможет – вареное и продезинфицированное. В заботах прошел весь день. Мясо, обработанное, уложили в мешок и опустили в ледник, с весны еще не растаявший. Из костей стали варить холодец. Внутренности и ливер – сразу на сковороду, большую, чугунную – Генка ее еще по прошлому году привез, отобрав у цыплят – бабушка из нее их кормила. Тунгус – лег под стенку зимовья и старался не подавать вида, что ему очень больно. Лучшие косточки, с кусками мяса – были отданы собакам. Тунгус – облизывал и потихоньку грыз кости, Верный же – грыз кости жадно, чувствуя себя хоть на время, но вожаком. На острове Генка жилище построил сам. Из тонких листвянок, на самом высоком месте. В большой паводок вода подходила к самому кострищу, но в зимовье, построенном на песчаной банке, ни когда не заходила – обтекала вокруг, хоть и из зимовья в полуметре можно было в лодку садиться. Переправа заняла совсем не много времени – Вьюга, не чувствуя за собой волокуши, легко перешла мелкий Уркан, вытянув на берег и Генку, и Игоря с собакой, и битого медведя на волокуше. А потом был пир – ели вдоволь мясо, жареху из сердца и внутренностей. Сытые и разомлевшие, торкнутые сытной пищей, мальчишки и собаки упали спать. Даже кобыла, пощипывая траву, совсем не мешала мужикам отдыхать. Отдых прервался внезапно – послышались звуки человеческой речи и ломающихся под подошвами сапог сучьев и веток. В тайге все просто – если люди, то пообщаться, поделиться новостями – сам Бог велел! Вышел Генка на косу – встретить гостей. Гости оказались с душком . На груди – красивые значки с надписью «Охот-рыб надзор СССР». Встретили, как полагается гостеприимным хозяевам – на стол метали, что есть. Зря… Очень было большим удивление Генки, когда гости начали шерстить вокруг зимовья, разыскивая оружие. Сетями Генка не рыбачил вообще – вполне хватало крючков на закидушках – донках, да и не искал никогда ни кто эти самые сети у мужиков – мало их было, по счету знали, у кого можно взять порыбачить бредешок или сетку. Оружие, особенно то, что искали гости из инспекции, находилось у Генки за поясом – дедовский Маузер. Обыскать себя Генка не дал – ушел в тайгу, сославшись на то, что надо кинуть закидушки. К крючковым снастям гости интереса не проявляли, как Генка заметил. Остальное оружие – Зауэр и тридцатьвторуха – у гостей особого интереса не вызвали. Мир нарушил Тунгус. Когда один из инспекторов ухватил Игоря за плечо –мол, показывай, где – что – раненный пес кинулся, сомкнув мощные челюсти на руке обидчика. Свободной рукой инспектор выхватил револьвер, собираясь стрелять собаку. Такого беспредела Игорь потерпеть не смог – ухватил дрын, которым подпирали дверь зимовья в отсутствие людей, да и огрел инспектора, не успевшего до конца вытащить пистолет из кобуры, поперек хребта. Когда Генка вернулся – Игорь сидел под прицелом двух револьверных стволов. Бледный, но гордый, прижимая к себе собаку. Медленно потянул Генка из-за пояса Маузер… … Два сухих выстрела разорвали тишину леса. Стрелять Генка умел – один из инспекторов упал беззвучно, второй – с хрипом повалился навзничь, выдирая в агонии ногами скупой дерн острова. Дело сделано! Генка подошел к Игорю… Игорек, с громадными глазами на бледном лице, смотрел на спасителя. – Делать то чего будем? Похоронить бы надо… - Генка перезарядил Маузер и сунул его за пояс. Трупы скинули в шурф, из которого много лет назад поднимали золото. Восьмиметровая яма надежно, как казалось мальчишкам, скрыла следы преступления… Примерно такие же мысли роились и в голове Игорька, вызывая безотчетный ужас, и только костер удерживал парней от того, чтобы не убежать среди ночи, сломя голову, подальше от этих мест. Ночь казалась бесконечной, злой и очень темной. Кое-как они дождались рассвета – мутного и хмурого, в густых, тяжелых дождевых тучах. Дорога домой прошла в гробовой тишине – молча вышли, молча погрузились, молча взнуздали Вьюгу, молча поехали. Уже перед домом Игорь, с трудом разжав губы, проговорил: «Я ни кому, ни чего не скажу, Ген…». Генка молча кивнул головой – ну и правильно, мол, молчи пока. Так прошла неделя. Домашние, конечно, заметили перемену в Генке, но отнесли это на счет молодых любовных переживаний и сильно в душу не лезли – очень нравилась Генке одна дивчина. В конце – концов, Генка не выдержал. Присев рядом с отцом, выбравшимся на завалинку, все, как на духу, ему рассказал. - Мда… - батя закрутил цигарку. С первого раза это у него не получилось – бумага порвалась, табак – рассыпался. С минуту отец молча курил, крупными, жадными затяжками, нещадно дымя. – Заплет, однако. Тут подумать надо… Ээххх, сын, сын… - батя горестно покачал головой, как-то ссутулился, еще сильнее обычного хромая на своих култышках, пошел в дом. Всю ночь отец ворочался в кровати, вставал, нещадно дымил самосадом, чего-то бурчал себе под нос, опять ложился… Не спал и Генка – уже которую ночь – все мстились трупы и мучали кошмары. Чуть свет, Генка тихонько поднялся с кровати – хлопотать по хозяйству. Хоть чем-то себя занять, отвлечься от тяжких дум. На крыльцо вышел отец, закурил. Рукой позвал Генку. - В общем так, сын. Запрягай коня, поедем на заставу, к начальнику. Он тебя и к медали представлял, и хлебали из одного котелка. Может и присоветует чего дельного. Если к нашим чекистам пойти – наверняка посадят тебя. Хоть до выяснения. А там – попробуй, вырвись. Поверь уж старому разведчику – не чисто тут что-то. Всю свою боевую дорогу отец прошел фронтовым разведчиком, до взрыва злополучной немецкой мины, лишившей его обеих ног. Как отец объяснил матери причину такой скоропостижной поездки – Генка понятия не имел, просто помалкивал, запрягая Вьюгу в телегу. Мать вынесла котомку с провизией, чмокнула Генку в лоб и перекрестила. Отец взгромоздился на задок телеги и отправились. В дороге отец заставил Генку во всех подробностях рассказать, что и как было, кто и что говорил, делал. Маузер покоился в телеге под сеном – отец велел взять с собой. В пути провели весь день – не спешили, каждый понимал, что, возможно, больше и не придется вот так просто побыть вместе и просто поговорить. Как-никак, а на Генкином горизонте вырисовывалось лет пятнадцать лагерей – при самом хорошем раскладе. На заставу поехали сразу, не заезжая в станицу. Не было ни какого желания встречать кого-либо из знакомцев, разговаривать пустые разговоры «за жизнь». Да и новости, пока что, ни какие не интересовали отца с сыном – своих забот – полон рот. Начальник был на заставе. Он неделями не появлялся дома – так на заставе и жил. Боевой офицер, не чета районному начальнику НКВД. Войска пограничной охраны тоже относились к структуре НКВД, правда подчинялись совсем другим командирам и выполняли, в отличие от прочих, настоящие боевые функции – с оружием в руках защищали границу. Районные же – выполняли функции фискальные – ни за грош могли посадить в тюрьму. У пограничников с фискалами была давняя вражда – потому и надеялся отец на честное, по совести и закону, следствие, обращаясь именно к пограничникам – начальником районного отдела был человек, мягко говоря, ни кем не уважаемый. Злобный, корыстный и очень хитрый. Раскрытие двойного убийства должностных лиц – это еще один «кубарь» на погон. Этого человека отец не уважал и боялся. От такого - подлость можно ожидать в любую минуту. - О! Степан Григорьевич! Геннадий Степаныч! – с раскрытыми объятиями Николай Кузьмич Бережницкий встретил гостей на крыльце заставы. Ему еще с КПП доложили, кто к ним пожаловал. Григорьевича Кузьмич уважал – крепкий мужик, честный и серьезный, как и сам Кузьмич. Можно и поговорить, и совет дельный услышать, и обмана – ни когда не будет, и подлости – не дождешься. Да и фронтовик, даром, что инвалид, а не опустился, не поник, держит семью в кулаке, да и сам – не слаб еще, борется на култышках своих. Примерно так относился начальник заставы к отцу Генки. К Генке же – отношение у Кузьмича было особое – народил он четырех девок, а вот сына – не было. Вот и видел Кузьмич в Генке своего сына. Именно такого, каким он снился ему. Честным, прямым, принципиальным… Да еще и огнем, в бою, пусть хоть и не большом, но – окрещены с Генкой. Прошли в кабинет. Адъютант принес чаю и тихо прикрыл двери. Генка достал из-за пазухи Маузер и положил на стол. Затем, запинаясь, начал свой рассказ. Начать было самым сложным. Сначала – не понятно, с пятого на десятое, потом – все подробней, более упорядоченно, Генка выложил все, как было. - Инспекция, говоришь? – голос начальника заставы был сухим и строгим. – Интересное кино… Забавно-с… - Кузьмич заходил по кабинету. - В общем так! Посидишь пока, друг мой, на «губе»! Арестовать я тебя обязан, до выяснения обстоятельств, так сказать! На карте сможешь показать, где трупы спрятали? Вы их раздевали? Оружие забирали? Куда дели? – вопросы сыпались один за одним. Генка честно ответил на все. Ни одной детали не утаил. Кузьмич позвал дневального и приказал определить Генку под замок. - На нашу «губу» определи, не китайскую! Пусть поживет пока. Катьке скажи, пусть придет, покормит как дома. Скажи, я велел. – Катька, это средняя Кузьмичева дочка. Красавица-девка, семнадцати лет от роду. Она работала на заставе по кухонным делам – всеобщая любимица и веселушка, в которую была влюблена вся застава поголовно. Генку увели. Как положено арестанту – без пояса, руки за спину, под винтовочным стволом. Солдат привел Генку в довольно чистую хату, с четырьмя аккуратно заправленными кроватями и цветами на тумбочке. - Располагайся, братан! – дневальный обвел широким жестом обстановку. – На этот курорт наши не часто попадают! Солдат вышел, погремев у дверей ключами. Совсем как дома обстановка – чисто и уютно – если бы не кованая решетка на окошке, да дверь – не на замке. - Ну, а ты, Григорич, присядь ка… - Кузьмич перестал шагать по кабинету и остановился у окна, глядя на угасающее небо. -Тут, понимаешь, такое дело… Проверить только все надо. Генку проводником – ни как не можно – должен под замком сидеть. Там же еще мальчишка был? Надо его в проводники, людей – я дам, пару – тройку человек. Поднять надо трупы, посмотреть… Вещи глянуть… Ты, Григорич, сможешь все без шума организовать? - Конечно смогу! – отец ни секунды не задержался с ответом. – Даже сам проведу, если надо! - Ну ты, Григорьевич, не кипятись. Просто объясни парнишке, что и как. Я думаю, он и сам нам захочет помочь. Тут понимаешь, какое дело. На соседнем участке вчера взяли при переходе границы одного русского. Заблудился и с нашей стороны вышел прямо на наряд. При нем – три комплекта документов на троих человек с разными фотографиями. Были и документы егерей, но только один экземпляр. Ну сам посуди, война! Какой, нахрен, рыбнадзор?!! У нас чего, мужикам более заняться нечем? Каждые руки на счету! Вот оно!!! Вот что не срасталось в этой всей истории! – отец чуть не задал гопака на своих култышках. Ведь не зря сразу после Генкиного признания показалось ему, что есть здесь какая-то несуразность. В ночь выехали. Григорьевич в телеге и трое оружных бойцов верхами. К утру прибыли в усадьбу Поряков. Мать накрыла стол, уложила бойцов отдыхать. Потом присела, с мольбой глядя отцу в глаза: «Генка – где?!» - Ты, мать, не беспокойся. С Генкой все в порядке. Под присмотром. Пока не могу тебе рассказать. Вот выясним все – все и узнаешь. Успокойся пока. – грубой ладонью отец погладил мамку по щеке и поцеловал. – Верь мне, солнышко… все будет хорошо. Чувствуя недоброе, мать тихонько заплакала и ушла в комнату, утирая слезы передником. Отец присел на лавку возле калитки. Выгоняли коров… На скудные осенние корма. Игорь тоже выгнал своего бычка в стадо – благо, не его очередь пасти. Со скамейки Григорьевич поманил парнишку – присядь, мол, есть разговор. Игорь послушно присел рядом. - Короче так, Игорь… - голос Генкиного бати был суров и серьезен. – Такое дело тут… Генка сейчас сидит под арестом. Давай помогай ему. Показывай. – по порядку Григорьевич, обстоятельно, как взрослому мужику, объяснил Игорю ситуацию. Генкиного батю Игорь очень уважал. И после такого серьезного разговора – конечно, не мог он поступить иначе – согласился провести пограничников к шурфу и все показать и рассказать. Выехали в обед. Григорьевич оседлал Вьюгу и подал поводья Игорю, наказав кобыле слушаться нового хозяина. Вьюга прядала ушами, вроде как, понимая, что ей говорят. В дороге прошел остаток дня и почти половина ночи. Выехали на поляну, где добыли медведя. Потом к зимовью. Потом к шурфу. Игорь, как и обещал Григорьевичу, все честно показал. Отдал револьверы. Патронов – не было ни одного. Тогда, в шоке, парни не обратили на это внимания, а сейчас – сразу бросилось в глаза. Бойцы полезли доставать покойников. Достали шесть трупов. Двух белых – Генкиных – и четырех китайцев. Уже мумифицированных, пролежавших в мерзлоте с десяток-полтора лет. Самое неприятное было – таскать покойников и грузить их в телегу. Китайцев – похоронили на месте. Вьюга – и та воротила морду от груза, хотя, благодаря низкой температуре в шурфе, ни чем, вроде как, и не воняло. Лейтенант Джабраилов, гордый сын Кавказа, замполит заставы – очень уважаемый и принципиальный. Именно ему Кузьмич доверил разобраться с этим делом. Кристально честный человек – так о нем отзывались на заставе. Обманывать замполит не умел даже в мелочах. Вреш Джафарович достал пару командирских книжек и склонился над покойниками, сличил с фотографиями в документах – одни лица, только живые на фото. В полном отчаянии, Генка упал на кровать, уткнувшись носом в подушку. Спать не хотелось. Хотелось крепко подумать, так, чтобы ни кто не мешал. От тяжких дум Генку отвлек звон ключей в дверях. Дверь открылась… Всякое ожидал увидеть Генка – палачей с кандалами, НКВДешников из района, дневального с винтовкой… Реальность оказалась фантастикой – в косых лучах солнца, в длинной воздушной юбке, совсем не скрывавшей на солнце девичьей стати, в раскрытых дверях, появилась ОНА! Девчонка Генкиной мечты! Екатерина! Запал Генка на эту дивчину давно. Еще с тех пор, когда покупать коров приезжал. Красивая, ладная. Со стройной фигуркой и бесовским огоньком в глазах. Еще тогда, год назад, юная Катерина очень понравилась Генке. - Ты чей будешь? Отец просил накормить, как дома… - потупив взор, Катя поставила поднос с дымящимися паром плошками на тумбочку, стараясь не смотреть в глаза Генки. Генка отвел в сторону восхищенный взгляд – чтобы не смущать девушку. - Поряк я… Кутузовым вашим родственник. – ответил Генка, украдкой разглядывая Катюшку – красавицу. -А… понятно… - неопределенно отозвалась Катерина и вышла из горницы, громко звякнув ключами у дверей. Майору Каличкину было совершенно наплевать на любое чужое горе – лишь бы не было горя в родной семье. К майору Джабраилов попал только после обеда – майор, свинья, спал дома, сославшись на неотложные семейные дела. Супруга – белотелая тучная женщина – долго полоскала лейтенанту мозги, хоть и не без претензий на секс – мол, я совсем не против. От такого Вреша аж заколотило – тут жизнь людей на кону! Как она может?! Слава Богу, комендант, прознав о визите пограничников, велел истопить баню, да определить бойцов на житье в школе, пустовавшей за неимением учеников. Все не на голом месте ночевать, хоть крыша есть над головой. Трупы так и оставили в телеге – ни один из комендантских не подошел, даже поинтересоваться… Вьюгу Игорь распряг и пустил пастись на длинном поводе. В баньке помылись на славу! Игорек так еще ни когда не парился! Пограничники – азартные на пар мужики. Все косточки прогрели! Потом сунули головой вниз в бочку с ледяной водой. Посмеялись от души опосля… Замечательные люди! – так понял Игорь для себя службу и товарищество воинов-пограничников. Катерина приходила каждый день. Три раза. Приносила Генке завтрак, обед и ужин. Искоса поглядывая из-под ресниц, смотрела, как Генка ест – жадно и быстро – очень вкусно потому что. Хотя, как Генка думал, из Катюшкиных рук – любую бы гадость съел, не задумываясь! Неделя пробежала для Генки как один день. Каждый день он видел свою ненаглядную Катеньку – по три раза на дню. Большего и желать не нужно! Приехал отец. Зашел к Генке. Посидели, покурили. Так и ушел молча, ни слова не сказав. Генкину душу охватила глухая, жестокая тоска. Уж если батя ни как не ободрил – худо дела. Катенька! Единственная Генкина отрада! – девушка регулярно заходила накормить Генку, прибрать в горнице. Часто Генка замечал на себе долгий, пронзительный Катин взгляд, из-под густых темных и длинных ресниц – парень явно нравился девчонке. - Ох, Солнышко мое! – Генка взял Катю за руку и привлек к себе. – Замуж пойдешь за меня? – все Генкино мужское естество рвалось наружу. Кровь тяжелыми толчками билась в висках, боем сердца раскатываясь по всему телу. Девушка не отвечала, только жадно блестела глазами из-под полуопущенных ресниц, да красивые пухлые девичьи губки тянулись к Генкиным губам, желая поцелуев и ласки. Генка очень хотел, чтобы Катя стала его женой – просто с ума сходил. И от ревности – когда видел, как другие пограничники заигрывают с ней, и от собственного положения – без пяти минут арестант. Да какой там без пяти минут! Натуральный арестант! Неделю уже под замком! – Генка заметался по комнате из угла в угол. – Как мамка там?! Девчонки?! – мысли, одна тревожней другой, роем крутились в голове, лишая сна и покоя. Через два дня после возвращения экспедиции на заставу, приехал начальник из округа – разбираться. Высокий, с абсолютно лысой головой, блестящей на солнце, как зеркало. Долго не раздумывая, он сразу приступил к допросам живых участников событий. Первым, понятное дело, был Генка. Утаивать от следствия Генка ни чего не собирался – все, как есть и рассказал. Как стрелял, с какого расстояния, сколько раз, почему… и далее прочее еще на пять десятков листов дела. Потом вызвали Игоря. Игорек тоже не запирался и все честно рассказал – как получилось, что он оказался под стволами, почему Генка начал стрелять… Все как на духу рассказали мальчишки военным следователям. Генку – освободили из-под стражи – вроде как под подписку о невыезде. На тот момент – не было для Генки худшего горя – любимая Катенька стала недосягаемой. Катерина нравилась не только Генке… Как только выпустили Генку с «губы» - отхватил Генка в «темную» конкретных люлей от заставских. Вытирая кровавые сопли из разбитого носа, Генка гордился! – значит, нравится Катерине, коли прибегли к последнему средству – морду набить! Жить остановились у родни – баба Стеша была рада гостям, как, собственно, и рабочим рукам. Для Генки – радость отдельная – всего через два дома по улице жили Бережницкие. С превеликим удовольствием окунулся Генка в сельский быт. Доил и выгонял на пастбище коров, кормил кур и свиней. Оживал, одним словом. Себе Генка не врал и был сам с собой честен, до жестокости. Много дум успелось подумать за все это прошедшее время. Много выводов о жизни сделал для себя Генка. Совсем в другом свете увидел Генка жизнь, по-другому, по-взрослому, начал он воспринимать окружающее, вот так, без перехода, сразу. А еще, все больше и больше крепла мысль о сватовстве – если не посадят, конечно. Генку не посадили. После нескольких серий допросов Степаныча отпустили восвояси, выдав сопроводительную бумагу для отдела кадров депо. Отец, мужик мудрый, остался погостить у родни, да присмотреться с будущей снохе – уж жизни отца учить – только портить, как говаривают. Как жить – батя сам мог кого хочешь научить. Генке наказал через неделю за ним приехать. Домой Генка мчался на рысях . Вьюга шла широким ходом, оставляя за собой километр за километром. Игорек болтался в телеге, про себя матерясь, когда встречались особенно крупные кочки на дороге. Вспомнился недавний разговор с отцом. - Бать, а ты на мамке как женился?! – вопросом Генка поставил отца в тупик. – Ну как, обычно… Посватался, потом женился. – отцу было сложно рассказать, как, собственно, он женился на матери. –Я, батя, хочу жениться. – голос Генки был тверд. На Катерине хочу… - Я уже заметил. – взгляд отца, с хитрым таким прищуром, раскрыл, казалось, все Генкины тайны. За убийство двух «инспекторов» Генку представили к ордену «Красной Звезды». Кто бы мог подумать! Страхи – ушли в прошлое сами собой. Впереди – целая жизнь, чистая страница! Как выяснило недолгое следствие – хлопнул Генка из Маузера двух диверсантов, которых, из числа пленных, немцы сотнями забрасывали на нашу территорию, сразу по окончании курсов в разведшколе. За неимением точных разведданных, диверсантов закидывали с самыми различными легендами. В Амурской области вообще не планировалось проводить какие- либо диверсии, кроме как на железной дороге – попали враги сюда случайно. Был приказ быть ближе к границе с Китаем, ну вот и подались. Ни карт, ни явок. Переборщили предатели с законом. Да и вел себя Генка по закону военного времени – чужой если – стреляй, разбираться потом будем. За «нейтрализацию вражеского диверсионного отряда» и представили Генку к награде. Правда, дедовский маузер отобрали. По этому поводу Генка больше всего сокрушался. |
Добавил: | Bobr [ 03 янв 2014, 09:23 ] | ||||
Заголовок сообщения: | Кофейня на паях | ||||
Через неделю поехал Генка за батей в станицу. Душа рвалась к любимой – кое-как дождался срока. По дороге нарвал громадный букет цветов, купил в сельпо бутылку шампанского – за бешенные деньги, почти два рубля! Еще чуть добавить и корову купить можно. Собрался Генка свататься к Катерине – уж очень по нраву девчонка. Не без оснований надеялся Генка и на помощь отца. Сватовство не удалось, как не печально. Кузьмич, Катин отец, строго сказал – приезжай с наградой – отдам за тебя дочь! И Генку, и Катерину сразу такая отповедь отрезвила, хотя любви не уменьшила. Потянулись долгие дни ожидания. Генка работал, охотился как прежде. Купил карабин – Мосинский, кавалеристский, короткий. В покупке опять же Кузьмич помог – позвонил в райцентр, чего-то там порешал по партийной линии. Вот и разрешили Генке купить нарезной карабин взамен изъятого маузера. Войну с Японией Генка предвидел еще за пару месяцев до окончания войны с Германией – видел, какие составы водит, и как они охраняются. Более того! Вступил Генка в добровольную дружину «Бдительных». Организация - из местных, которые помогали ловить посторонних. В рейс Генке разрешалось ездить со своим законным оружием, то есть с карабином. Охранника с оружьем в паровозе Генки не было – случай исключительного доверия партийного руководства. Свой паровоз защищать обязывались сами. Чем ближе к Победе, тем реже бывал Генка дома. Забылись родные, хозяйство, любовь – всю весну Генка ездил через четыре часа отдыха и без выходных. Войска шли на Восток. Сплошным потоком. В ночном небе был слышен шум самолетных двигателей и свист винтов. Победу Генка встретил в паровозе, в рейсе, на заправке водой по станции Гонжа – место богатейшего источника минеральной воды! Водичка – занимала призовые места во Всесоюзных выставках минеральных вод в Кисловодске. В рации послышался крик и рыдания дежурной по станции. А потом она, срывающимся голосом, сквозь слезы, объявила по открытой связи: « Внимание! Всем кто меня слышит! ПОБЕДА!!!»- и дальше – просто женские рыдания в эфир. Домой прибывали в реве гудков. Гудел деповской гудок, гудели все паровозы в парке, гудели и Генка с Игорьком тифоном своего паровоза, не жалея пара. Слышались звуки стрельбы из всего, что может стрелять. Со станции доносился плачь, свист, крики… НКВДешники носились в толпе, как напуганные зайцы, но проблем для государства тут не возникало – люди радовались ПОБЕДЕ! Боевые части, бравшие Берлин – двинулись на Парад Победы в Москву, группировка же войск, стянутая на Восток по приказу Сталина, двинулась через Амур на Манчжурию и далее, через проливы, на Японию. Части Тихоокеанской флотилии нанесли артиллеристский удар по береговой линии Японии и ключевым базам японского флота. В те поры, Генка, работая машинистом паровоза, считался призванным из запаса на войну с Японией, как, собственно и все собратья – железнодорожники, от простого стрелочника до дежурного по станции. Все подчинялись военной дисциплине, везде действовал принцип единоначалия, как в армейских частях. Очередных диверсантов Генка выловил случайно – поехал солить отцовский солонец – получилось выпросить пару кулей соли с ледопункта – вагонной рефрижераторной базы. Температура таянья соленого льда – много выше, чем пресного. Потому, там применялась соль. Мужики – находили лазейки, и солью – пользовались. Воспользовался и Генка – нагрузил в телегу соли и уже, было, отправился, как до слуха донесся взрыв в стороне депо… Взорвался котел одного из паровозов, стоящих под депо. Как машинист-паровозник, Генка точно знал, при каких обстоятельствах такое могло случиться – перегрев котла и добавить в этот момент холодной водички. Специально такое ни один машинист не сделает, если грамотный, конечно. А мужики – поездники ну ни как на неграмотных не тянули, по крайней мере, Генка таких не знал. Генка, погоняя Вьюгу, направился в сторону взрыва, как, собственно, и большинство свободного, но понимающего, сельского народа. Кто – просто поглазеть, кто – на помощь. Генка спешил помогать. Так уж получилось, что в паровоз он попал первым – из толпы зевак ни кто не осмелился залезть в пышущую жаром и паром машину. На полу, возле выхода в тендер, лежал юный парнишка. Оглушенный и обваренный перегретым паром. Но живой. На руках вынес Генка паренька на вольный воздух – подальше от коптящего углем горячего паровоза. Толпа охала и вздыхала, все лезли посмотреть, прибежали милиционеры и ГБешники – как всегда - вовремя, кто-то вызвал скорую помощь – доктор, подобрав полы белого халата, спешила через станционные пути. Паренька, оказав первую медицинскую помощь, увезли в милицию, в их лазарет, под замок. Парнишку Генка не знал – вроде не из местных. Но слухом – земля полнится – люди рассказали. Паренек был из беспризорников. Пару месяцев назад его сняли с проходящего поезда – как безбилетника. Лет ему было около тринадцати, не больше. Помытарившись по холодам на вокзале, пристроился парнишка в депо кочегаром на паровоз, с подачи дежурного по вокзалу, приметившего паренька. Сергеич – старый уже дядька – сердобольный мужик. Всех жалел. Пожалел и Антона – так парнишку звали – замолвил словечко старому своему другу – начальнику паровозного депо. В самом деле, уголь кидать – много ума и знаний не надо, хотя и тут не все так просто. Многие пацаны начинали с кочегаров на паровозах. Дали Антону, от предприятия, какой ни есть угол для житья, да и получка, опять же – прокормиться есть на что. Все это узнал Генка буквально за день – сарафанное радио работает лучше телеграфа. Через неделю – вызвал на допрос следователь – ГБешник. - Дескать, расскажите, Геннадий Степанович, как у Вас получилось юного диверсанта схватить? Вот тут Генку и подперло. В абсолютно нецензурных выражениях, рассказал Генка следователю все, что думает о нем лично, об его матери и всей его родне до пятого колена, об его командирах и всех кто над ними… много еще чего успел в пылу выдать. - Это как же так! Невиновного судить собрались?! – возмущению не было предела. Еще через неделю, перед рейсом, пригласили Генку в партком депо – уже пару месяцев числился он в кандидатах на вступление в Партию. А разговор пошел то совсем не об вступлении… Парторг – старый уже мужик – фронтовик, демобилизованный по ранению, начал говорить Генке про партийную сознательность, про бдительность в военное время… Плавно подвел разговор к Антону – дескать, диверсант немецкий, настоящий, зачем выгораживаешь? У Генки, от таких слов, даже волосы на загривке поднялись, как у собаки перед боем – собрался вступать в Партию, за честь считал, а тут такое!!! Вскипело в душе, заклокотала обида. Уважаемые люди – а такое говорят! Выплеснулась обида в потоке слов – матерных и не очень – фильтровать Генка и не пытался. Ильич, парторг, выслушал этот Генкин поток слов и обид молча. Бровью не повел. И спокойным абсолютно голосом предложил Генке зайти к нему завтра, после рейса. С неспокойной душой отправился Генка в поездку… … В кабинете парторга было душно и накурено – когда Генка вошел туда, грязный, в угольной пыли и масле, - двое людей в штатских костюмах о чем-то спорили с Ильичем и нещадно дымили папиросами. -О! Ну вот и Степаныч! – Ильич явно обрадовался появлению Генки и перемене темы в разговоре. Незнакомцы заинтересованно уставились на Генку, враз замолкнув. - Ну, я вас оставлю. Дела, знаете ли… - Ильич поднялся со своего места и, как-то чересчур поспешно и суетно, покинул кабинет. Генка внимательно осмотрел незнакомцев. На душе от чего-то стало очень муторно, аж до тошноты. Такое бывает, когда предчувствуешь что-то очень не доброе. Название этому чувству Генка знал – это страх, почти ужас, и паника. Один из незнакомцев представился следователем по особым и важным делам Комитета Государственной Безопасности, второй – оперуполномоченным по тем же самым делам и того же комитета. Генка, в жизни мало чего боявшийся, не на шутку испугался: «Все, Степаныч, дожили до «цугундера»! Край, однако… Эти ребята не шутки шутить тут прибыли…» Разговор начали издалека. С Генкиных заслуг перед Родиной, с наград. Как, за что и про что. Не таясь, Генка рассказал все: про китайцев, про немецких «засланцев». Незнакомцы очень внимательно слушали, изредка вставляя вопросы. - Как же так, Геннадий Степанович, получается?! Ты у нас – настоящий патриот, кандидат в Партию, а врага защищаешь?! – следователь достал из портфеля тощую папку с надписью «Личное дело Подошвелева Антона Максимовича». - Засветился твой Антон еще в Украине при отступлении. Продукты воровал с госпитального склада. Потом бежал на Урал, с Урала – на Дальний Восток. А ты, Степаныч, за вора и несознательного элемента тут в штыки поднялся! – следователь кинул папку на стол перед Генкой. Генка не верил своим глазам. Ну не мог он так ошибиться в человеке! Ну, пусть вор! Но не диверсант же!!! Утерев грязным рукавом внезапно проступивший пот со лба и вытерев руки о штаны, Генка открыл папку. На несколько минут в кабинете повисла тишина, только папиросы нещадно дымили, заполняя голубым дымом и без того накуренное помещение. Внимательно прочитав документы и затушив папиросу, Генка ответил: «Не диверсант он. Пацан сопливый, голодный, без угла – какой с него диверсант! Может и вор, да только кто в такую пору удержится не ухватить кусок хлеба, когда живот к спине прилипает с голодухи?» ГБешники переглянулись. Потом опер встал, прошелся по кабинету. - Почему так думаешь? – в голосе сквозанули металлические нотки. - Да почему… - Генке хотелось опять орать и материться, но этот свой порыв он загасил прямо в зародыше, потому как тут и доораться можно. И продолжил спокойным, ровным голосом: «Был бы диверсантом – убежал бы, или чего по-умнее взорвать придумал, не камикадзе ведь. К тому же и урону то – один паровоз. Что же это за диверсия такая? Уж скорее машиниста в диверсанты писать надо, но и машинист не враг. Халатность в работе – это да, но не умышленная. А что на пацана локомотив бросил – это вина не Антона, а машиниста! Потому и защищаю!» -Ну да ладно… Можете пока быть свободным! – следователь пожал Генке руку. Вроде бы и все нормально, но очень насторожило это следовательское «пока». Как-то уж очень зловеще прозвучало и многообещающе. Домой Генка шел как в тумане. Мысли роились толпами в голове, перебивая одна другую. Сомнения в своей правоте терзали душу: « а вдруг и правда - диверсант?! Посадят ведь! И меня рядом с ним посадят! А как же родные? Катюша моя любимая как?!» Антон сидел в кутузке. Вместе со своим машинистом и помощником. Только в разных камерах. Кормили арестантов не плохо, в камере – тепло. Осознание необоримой беды, нависшей над головой, еще не настигло чистую пацанячью душу. Антон наслаждался теплом и едой, пусть и сидя под замком. У Генки был выходной. Переложив все дела на девчонок, собрался Генка в тайгу. Оживающая природа манила запахом зеленой листвы, талой земли и еще чем-то неуловимым, но таким дорогим сердцу каждого охотника и рыбака. Дома не возражали. К тому же все знали и о разговоре со следователями, и об Антоне – родные все понимали. Оседлав Вьюгу, Генка навьючил на нее два мешка соли для солонцов, повесил на плечо карабин, и, ведя в поводу кобылу, по плотинной дамбе, отправился в сторону леса. Полуденное солнышко вовсю пригревало. Появились первые мухи, которые азартно жужжали вокруг коня. Прогретая земля чавкала под ногами весенней сыростью, пели свои песни ручьи, стекавшие по склонам дамбы. Верный, как щенок, носился вокруг и ловил первых бабочек. Благодать! Переход занял около трех часов – до ближайшего зимовья путь не близкий. Весенняя тайга постепенно делала свое дело – лечила Генкину растревоженную душу, незаметно выгоняя из головы тяжелые мысли, наполняя грудь свежим чистым воздухом, щебетом птиц, легким ветерком, шуршанием травы под копытами Вьюги, звоном мошкары. Лес лечил Генку, успокаивая, баюкая, лаская лучами солнышка. На берегу быстрого ключа, еще не освободившегося от зимних наледей, Генка остановился. Развязал котомку, присел на валежину, закинув повод кобыле на шею – походи, мол, травку пощипай какую. Верный развалился на припеке у Генки в ногах, кося глазом на мешок с провизией в руках хозяина. Перекусив, Генка скрутил цигарку… На солнышке и Генка, и собака разомлели. Случайный взгляд на другую сторону наледи за ключом в раз смахнул сонное состояние. Генка напрягся, потянул ближе карабин и прижал Верного коленом к земле – на другой стороне ключа были люди! Шесть человек пытались найти дорогу через оттаявшую наледь на другую сторону ключа. К Генке… к железной дороге. Лежа за валежиной, на которой только что сидел, Генка пытался рассмотреть чужаков, прищурившись и прикрывая глаза ладонью. Русские вроде. С такого расстояния сложно определить, но идут странно, не местные. Чужаки горбатились под явно тяжелым грузом – значит не китайцы, те налегке ходят в нашу сторону, кроме спирта ни чем не торгуют. Что за люди?! Ползком Генка убрался за бугорок и тихим свистом позвал Вьюгу. Конь - самая заметная мишень. И убежать не сможет – вьюки не дадут. Кобыла пришла на свист, и, повинуясь жесту Генкиной руки, завалилась на бок, едва не придавив хозяина. При чем, следуя давнему наущению на погранзаставе, кобыла легла впереди Генки, прикрывая его собой от возможной стрельбы. Поверх лошадиного крупа Генка наблюдал за чужаками. Притиснутый между Вьюгой и Генкой, Верный пытался вырваться, но, после пары жестких тычков в бок, – затих и только тихо поскуливал, просясь на свободу. Постепенно, ища переход через наледь и ключ, незнакомцы ушли из поля зрения, скрывшись за поворотом ключа. Генка, лежа, обнял Вьюгу за шею: «Пошли, девочка, давай, поднимайся!» Прямо с земли Вьюга встала уже с седоком – это была часть ее пограничного обучения – спасать раненного бойца. За шкирку Генка закинул на коня и Верного – поперек седла, прижав пасть рукой, чтобы не залаял. Пара легких толчков пятками под ребра кобылы и ласковые слова подействовали. Вьюга, неся на себе собаку и Генку, галопом сорвалась через марь. Вовремя! Шелест над головой подсказал Генке, что по нему стреляют. Звук – это было позже… гораздо позже прилета пули. Вьюга буквально летела. Сначала сумасшедшим галопом, потом, чуть успокоившись – ходкой рысью. Через километр или около того Генка выпустил Верного. Собака сразу кинулась в сторону и пропала из вида. Через несколько минут послышался лай пса, явно не на людей. На зверя. Подобрав поводья, Генка направил коня в сторону лая… Сохатый! Здоровенный, с большими шишками пробивающихся рогов, спокойно пасся в подлеске из молодого осинника и листвяка. На громогласный лай Верного он обращал внимания не больше, чем человек на ползущую по руке Божью коровку. Вьюга, повинуясь поводу, пошла шагом, постепенно приближаясь к собаке. Лай становился все громче и отчетливей. Генка, свесившись в седле, прятался за шею и корпус коня, почти повиснув на стремени. Азарт охоты вытеснил мысли об опасности и чужаках. Как сказал бы классик – « а пох… ну все равно, в смысле»… Генка охотился. Каждая мышца, каждый вдох, впитывая энергию тайги, находили отголосок в Генкиной душе, каждая клеточка трепетала счастьем и предвкушением адреналина и азарта. … Выстрел! Сохатый, не понимая, повернул голову. И завалился на бок, копытами в агонии вырывая дерн. Генка спешился. Подошел. Выстрел четкий, красивый, по месту. С размаху ткнул в брюшину нож. Располосовал брюхо, вскрыл шейные артерии, и снова на коня – домой. Найти потом мясо в тайге и забрать его – не проблема, а вот если эти, с оружием которые, доберутся до железки – быть беде. Генка вскочил в седло, и, не обращая внимания на лай собаки, кинулся домой, в деревню. Вьюгу гнал нещадно. Начальника НКВД застал в конторе просто чудом. Солнышко катилось к закату, день окончен. Сбиваясь, Генка рассказал про чужаков. - Твою мать!!! – начальник ругался, срывая злобу на девочке-телеграфистке. – Всех поднять! Пограничникам сказать! ... ну и далее прочее, по инстанции. Пробыв дома пару часов, засобирался Генка в тайгу снова. Забирать добычу. Все–таки сохатый на много больше коровы кусок мяса, да и с едой дома давно туговато. Брюшину вскрыл – значит, не затухнет, но и выжидать смысла нет. Не зима. О добыче сохатого он, конечно, ни кому, корме близких, не говорил. Болтать – себе дороже. Тихо, мягким шагом, чуть шурша прошлогодней листвой под копытами, Вьюга принесла хозяина к месту охоты. Верный, крутанувшись по подлеску, кого-то забдил и на махах умчался в заросли чапыжника. Генка огляделся. Вроде все так, место – именно то, где оставил добычу. Вот только добычи нет! Послышался лай собаки. Зарядив оружие, пешком, Генка пошел на лай. В голове роились мысли, перебивая одна другую: «Сохатый то где? Не добил? Так ведь брюшину вспорол, глотку вскрыл – как ожить смог?!» Идя на лай, увидел Генка широкий волок, отмеченный кровавыми каплями и ошметками кишков. Вот тут и стало ясно, кто спер добычу. На влажной земле отпечаталась почти человеческая голая пятка сорокпятого размера. Только коготки та том отпечатке совсем не человеческие. Сантиметров по пять. Медведь! При чем крупный, и, судя по всему, бурый. Белогрудки до таких размеров вроде не вырастают. По крайней мере, Генка таких рассказов не слышал. Генка вышел на широкую поляну, поросшую мхом и молодым брусничником. По середине поляны возвышался холм из свежей, только что копаной, земли, вперемежку с кустами, валежинами и прочим лесным хламом. Чуть в стороне, но совсем близко, лаял Верный. На одном месте. И лай не звонкий, злобный, на самой низкой октаве. Ясно, что вот он, медведь… рядом! Перезарядив «Зауэр» пулевыми патронами, Генка пошел на лай… Мягко ступая по влажной прошлогодней траве и стараясь не шуметь, прошел пару сотен шагов. Звук лая сдвинулся с места, стал удаляться, и вдруг оборвался с визгом на высокой ноте. Чувствуя недоброе и переживая за собаку, Генка совсем забыл про осторожность и кинулся туда, где в последний раз слышался голос пса. Перед глазами открылся прогал среди густого чапыжника. Сильно потоптанная земля, местами сорванный мох и помятые кусты. Чуть в стороне, возле кустов – недвижимое тело Верного. Шкура в красных мазках крови, пасть бессильно открыта, тяжелое с присвистом дыхание. Глаза Генки застила муть от выступивших слез. Очнулся Генка от холода. От страшного, просто неземного холода. Казалось, что каждая клеточка тела замерзла до такой степени, что пыталась согреться, дрожа самостоятельно. Левая рука куда-то завернулась и отзывалась только глухой болью в районе локтя. В живот уперлось что-то твердое. Половины тела до пояса – как будто нет… да еще ноги и левый бок придавлены чем-то тяжелым. Даже вдохнуть не получается нормально. Колотила крупная дрожь. Под головой разлилось что-то холодное и липкое, да и сама голова раскалывается от боли. Телогрейка на груди тоже мокрая насквозь и просто ледяная. Над кромкой леса светлел от наступающего рассветного солнца восточный край неба… Генка попробовал приподнять голову и поглядеть, чем это его придавило. Движение вызвало волну тошноты и резкую боль в затылке – кусок кожи, сорванный медведем с головы, за ночь примерз окровавленным волосом к земле. Навалилась темнота… Через некоторое время Генка снова очнулся. Солнце уже приподнялось над вершинами деревьев, весенним теплом сбив изморозь с веток и подмерзшей земли. В этот раз приподнять голову получилось. Сквозь муть дурноты Генка осмотрелся. Ноги и часть тела были придавлены тушей медведя. В живот упиралась рукоять ножа, торчащего из левого бока зверя. Телогрейка на груди насквозь пропиталась кровью, правда не понятно, Генкиной или медвежьей. Левая рука до локтя – в пасти зверя, но шевелить ей можно, хоть и очень больно. Проведя поверхностный осмотр себя, любимого, Генка обессилено опустил голову и прикрыл глаза, борясь с тошнотой. Через некоторое время, чуть отдышавшись, попытался освободить левую руку. Пошевелил пальцами – больно, но двигаются. Расстегнув на груди телогрейку на сколько было можно, помогая другой рукой, Генка потянул левую руку из рукава. Получилось! Рукав телогрейки остался в мертвой пасти, а рука, практически целая, выскользнула из западни. Одновременно получилось чуть вылезти из-под туши зверя, чтобы хоть нож не упирался в живот. Откинулся на спину. Опять накатила дурнота и темнота… - Ну же, девочка… иди сюда, помоги… - сухие Генкины губы, как в забытьи, умоляли любимицу подойти ближе. Главной и единственной задачей стало оказаться рядом с конем. Еще сколько-то получилось отползти от места схватки. Принюхиваясь и всхрапывая, Вьюга, наконец, подошла. Ткнулась мордой в грязное Генкино лицо. Уцепившись за поводья, Генка уложил кобылу рядом с собой. Повернулся на бок, кое-как просунул неповинующуюся ногу в стремя. Намотал повод на целую, правую, руку. Как мог обнял коня за шею. -Давай… вставай… домой, Вьюга! – команды не получилось, но умная лошадь видимо все вполне поняла. Поднялась, поднимая на себе и безвольное тело Генки. Под мерную поступь коня опять накатило забытье, открылась рана на голове. Уж не знаю, какой ангел-хранитель уберег, но до дома Вьюга Генку доставила без приключений. Не упал, даже без сознания. Досталось от медведя крепко, как констатировали медики. Сломал косолапый Генке несколько ребер, прокусил сухожилие на левой руке и поломал руку у локтя – долгие годы потом рука висела почти недвижимой, сорвал приличный лоскут кожи с затылка, проломил черепную кость. Ну и плюс очень большая потеря крови и сильное сотрясение мозга. Генка перед зверюгой в долгу не остался – почти два десятка ножевых ран насчитали потом в туше. Только вот как и когда он их нанес – не помнил начисто. Верный погиб. Удар медвежьей лапы переломил собаке позвоночник, мужикам пришлось добить его, чтобы прекратить мучения пса. Чужаков, замеченных Генкой у ключа, перехватили возле железнодорожного моста силами местной роты НКВД и солдат войскового эшелона, находившегося в тот момент на станции. Оказались врагами, имеющими целью подрыв моста. Сам Генка узнал об этом по рассказам, лежа на госпитальной койке. Тут же, в госпитале, уже ближе к выписке, вручили орден «Красной Звезды» и именные часы. Сам начальник НКВД районного вручал, жал руку, называл героем. Антона, поругав хорошенько для профилактики, из кутузки выпустили. Машиниста злополучного паровоза не посадили – взял на поруки коллектив депо. Японцев победили. Война закончилась окончательно, осталось только зализывать раны да восстанавливать житие. ВСЕ, конец. С уважением к аудитории, Роман. С Новым Годом, друзья! |
Добавил: | Bobr [ 04 янв 2014, 11:50 ] | |||
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra | |||
ну и еще чуток Сонный рассвет, протирая глазоньки, заглянул в окошко «зимухи». Прохладно. Так не хочется вылезать из теплого рая постели, а надо. День новый наступает, а делишки все старые. Экстремальное троеборье – вода, дрова, помои – в первую очередь, а дальше видно будет, «что день грядущий нам готовит…». Гек, услышав, что я проснулся, выполз из-под нар. Потянулся, молча сел перед дверью, глубокомысленно так на меня поглядывая - на улицу просится. Кота не видно где-то. Заглядываю под койку – из валенка один хвост торчит - обожает спать в моих башмаках. Тишина стоит просто запредельная. Ни ветра, ни птиц не слышно. Выпускаю собаку… Чернотроп. Самая желанная пора для охотника. Тайга окончательно раскрывает свои тайны, расписывая их черным по белому. Не ленись только, читай. Снега упало сантиметров двадцать. И еще сыплет. Красивый, пушистый, громадными белыми хлопьями. Сам Бог велел прогулку устроить. Воздух чистейший, вкусный, напитанный влагой и свежестью. Чук обалдел. Снег впервые видит, в диковинку. Раскорячился всеми четырьмя лапами, присел, пытается понять, что за дивная напасть такая, белая, нападала. Ничего, привыкнет. Умываюсь снежком. Эх, красота! Настроение – преотличнейшее. Завтракаю и собираюсь «в поля»… Хожу, собираю котомку, сам с собой разговариваю. Решаю, какой тропой прогуляться – северной или южной. Скоро так ругаться сам с собой начну. Главное до мордобоя чтобы дело не дошло! Гек, предчувствуя прогулку, крутится под ногами. Видимо, решил, что лучше пару раз пинка выхватить, чем дома остаться. Пинка, это я конечно сильно выразился – ни разу не ударил собаку за всю его долгую жизнь. Таких псов в дом к столу пускают, кто понимает. Кормилец. Чугундеру (ну, а как еще его называть?) предстоит жизнь на свежем воздухе, пока мы не вернемся. Во избежание всяких кошачьих гадостей в домике. И у меня нервы сохранятся, и у кота – здоровье. Не пятьдесят мороза за бортом, не обморозится. Освоился, смотрю. Уже мышей в траве «шебуршит» под лабазом. Не пропадет за день – два. По «Маяку» музыки крутят. Дожидаюсь новостей, слушаю, глушу «потеху», подпираю дверь зимовья и в путь. Сопками пойду, по «северной». Надо глянуть следочки по соснякам, птичку на ягодниках. Вернусь южной дорогой. Такой вот душевный компромисс нашел, чтоб сам с собой не поскандалить. Перед уходом заездок проверил. Спускается еще рыбка, ловится. Задолбала, если честно, «эта ваша заливная рыба». Мяска бы уже не плохо было бы - хранить сейчас можно, выше нуля температура не поднимается. Ирмакиткан бежит. Берега замерзли, но на самом течении еще полоса чистой воды, черной на фоне снега. Ключ возле зимовья схватился ледком полностью, по всей ширине. К январю вообще перемерзнет, выше по течению, покроется широкой наледью. Перехожу по бревнам Ирмакиткан. Тропа в гору. С километр штурмовать, пока на водораздел не выползу. Дальше будет полегче идти. Перед выходом долго гадал, какое ружье взять. Взял карабин. Старенький уже «Маузер». Видимо, в революцию еще воевал. Все надписи в арабской вязи. Но стреляет еще очень даже бодренько. Гек челноком чешет склон сопки, исчез из вида. По южному склону – везде копанина. Свежая. Развелся кабанчик, не зря старались с дядькой несколько лет подряд. Собака, наверное, за стадом увязалась. Только что тут были, минут двадцать назад, не больше. Раньше кабан в этих краях проходной только был. Мчался мимо, транзитом, по прямой, не задерживаясь, как напуганный. Сейчас, судя по следам, свинья матерая, две поменьше и с десяток подсвинков. Секач, наверное, тоже толчется в сторонке где-нибудь. Постоял, покурил, решил не ходить за чушками. Если их собака еще не догнала, то я не догоню тем более. Пойду в сосняки. Рябчика много. Порхают, как воробьи. Совсем не пугаются. Глухарь тоже есть. Не шибко много, но на ягодниках держится. Убил одного, не удержался. На шулюмчик к ужину. Снежок сыплет, не перестает. Время летит совсем не заметно среди зимней сказки. Вот уже и «северное». Затеплил печурку. Не раздеваясь, прямо в «костюмчике зайчика», пошел за водой. Тут родник из сопки бьет недалеко. По берегам родничка – молодой березовый подлесок. Чуть выше него, по распадку, сплошные завалы крупного листвяка и сосны. Абсолютно не проходимое место. Среди зарослей багульника натоптана тропинка. Иду, котелком брякаю по кустам, ни кого не трогаю… Рыжее пятно на белом фоне облепленных снегом кустов я увидел сразу, как только вывернул из-за поворота тропинки. Встал, как вкопанный. Козел! Матерый, с красивыми крупными рогами. Стоит ко мне задом и чуть боком, на чистом месте, возле самого родника. Между нами метров сорок, не больше. Легкий ветерок тянет сверху мне прямо в лицо. Хороший ветерок, правильный. Смешной какой-то козлина! Уши растопырил в стороны почти горизонтально, головой трясет, как снегом присыплет. На меня – ноль эмоций. Стою уже с минуту его рассматриваю. Потихонечку включаю «заднюю». Смешной он – не смешной, а мясо. Надо за оружием, может и добуду. Буду потом жрать и смеяться. Карабин стоит возле стенки зимовья, как поставил по приходу. Хватаю его и назад, бегом почти. Метров за сто от родника остановился, перевел дыхание, патрон в патронник дослал. Крадусь. Выглядываю из-за куста – стоит козел! Видно между корнями в завале бок и головы кусок. Стреляю. Четко, по месту! Стоит, козел! Бронированный, что ли. Может, туда гранату кинуть? Пригляделся… ну етить твою в тудыть, африканский велодрищ! Корч! Ну до чего похоже. Стоп, сам себе думаю, не дурак ли я?! И ушами тоже корч болтал? Закрались некоторые сомнения в своем адекватном восприятии действительности. Иными словами – а на месте ли крыша? Подхожу к выворотню, а возле него, как в книжке – следочки. Был козел, нормально все с головою. Не стал дожидаться, пока я за ружьем бегаю, ушел. Но как выворотень похож! Не судьба сегодня козлятины поесть, будем глухаря варить. С такими мыслями, набрав воды, направился на зимовье. Темнеет. Снег вроде пореже стал. Гека где-то нет по сию пору. Думал, на выстрел прибежит. Тишина… ни лая не слышно, ни каких либо еще звуков. Как вымерла тайга. Сижу возле костра, жую мясо. Не жуется чего- то, нет аппетита. Кот еще как там… Вот же привезли головную боль. Вроде и хрен бы с ним, а жалко. «Живой люди», как сказал бы Улукиткан. Собрался спать ложиться, слышу – шорох. В пятне света от костра появляется моя пропажа, Гектор. Вид – даже не знаю, как дошел. Упал просто. Сколько же ты, милый, километров за сегодня махнул? Ну вот теперь ладно, можно и спать… Мороз и солнце, день чудесный! Прав классик. С утра солнышко, все белое, чистое, сверкает. Слезы текут. Ляпота. Вчера был глухой козел, сегодня – слепой Бобер. Хорошо хоть кепку на зимовье нашел с козырьком, хоть чуть-чуть глаза прикрыть от всемирного блеска. Доедаем с Гектором глухаря, решаем куда податься. Пойти если на «дальнее» – прогулка на два дня увеличится, хотя, и туда бы нужно. Там сейчас мясо собралось, изюбриной породы. Гон заканчивается, быки гаремы набрали. Пасут телок в сопках. Чушки, опять же, на южных склонах еще рыть долго будут. Сохатые сейчас по буреломникам да горельникам, ближе к пойме рек. По мелким озерушкам и ключикам. Ломал, ломал голову. Решил идти старым путиком на «южное», глянуть следы. Мясо пусть пасется себе пока что. Там рыба еще ловится, не нужно забывать. И кот, блин… как он там, а то может уже филин схарчил? Путиком идти – есть шанс намокнуть. Ледок еще не держит, а дорога изобилует различными лужами, ямами, ручейками и прочими водными преградами. Мелкий листвяк, береза, матерые сосны и лиственницы местами, заломы, буреломник с полянками травы в прогалах, выворотни. Тут соболек держится. Зайчик бегает, коза. К лету сюда, в крепь, потянутся сохатухи и изюбрихи рожать телят. Как в роддом. Иду, расчищаю дорогу от мелких валежин, чтобы лыжню потом бить проще было. Особо и не таюсь. Нашел старые дядькины капканы. Привел их в порядок, смазал сальцем, повесил. Как снег ляжет хорошо, пойду настораживать. Колонок, смотрю, бегает. Много. Соболя следов не видно пока что. Дядька говорил, что если есть колонок, то соболя нет. Не живут вместе, что ли. Я так думаю, жратвы им просто не хватает. Питаются то одним и тем же. Ну ни чего, колонка ловить просто, устрою им тут райскую жизнь… До «южного» уже почти дошел. Смотрю чуть вправо от тропы – что такое?! Де жа вю?! Рыжее пятно на белом фоне, стоит, ушами машет. Метров сто от меня, на краю травянистого прогала между валежинами. На Гека смотрю, тот – ноль эмоций. Опять мерещится? Разберемся, потом. Уперся для верности в березку. Выстрелил. Грохот такой, словно из гаубицы бахнул, среди тишины то. На этот раз не померещилась. Козел свечкой взвился в воздух и пропал среди валежин. Гек, наконец, почуял неладное. Вроде как типа что-то происходит где-то! Умора с него. Умчался. Слышно, покряхтывает раненый козел там где-то в завале. Вот Гектор заголосил, лай захлебнулся в рычании и звуках борьбы. Заорал козел, опять возня. Все стихло, только Гек рычит с «набитым ртом». Это я зря, конечно. Напрасно, просто! Умотался в доску. Еще добрых килограмм тридцать на горбу – козел едет. Прыгал, прыгал по валежинам, кое-как на тропу вырулил. Отдышался. По дороге то на много веселее топать. Гек остался голову с кишками теребить. Пока не нажрется, а остатки по кустам не попрячет – домой можно не ждать. На зимовье уже в сумерках притащился. Кота не видно. Ага… следы драки на снегу, перья от сойки. Рыбу, что ли, отвоевывал? Скинул рюкзак, присел, закурил. Вот он, красавчик! Услышал! С крыши зимовья раздался отборный кошачий «благий мат». Ну орет то как! Как сто лет не виделись. Чук пулей метнулся с крыши ко мне, орать не переставая даже на ходу. Трется об ноги, аж дугой весь. Глажу «туриста» своего. Натерпелся тут от пернатых. Голодный. Рыбу то, видимо, сойки отобрали все-таки. Отрезал ему кусок мяса. Это надо видеть! И урчит, и рычит, и пыхтит. Взъерошился весь. Ну прям бойцовский кот ЧингаЧук. Надо тебя, друга, на козлоту притравливать уже начинать. Геку - в помощь. А что, вот бы номер был! Забыл сказать, что козел, которого я убил, и правда был глухой. С какими-то наростами в ушных раковинах. Такое по весне обычно можно наблюдать, когда личинки выводятся. Коза тогда временно почти совсем глухой становится, но это весна-начало лета, ни как не конец осени. Вот такая загадка природы – как глухой козел умудрился дожить до таких лет? Ведь дожил же, и дальше бы жил, если бы мне не встретился. С сойками Чук подрался снова, буквально назавтра. Поймал одну! Гордый, куда бы деться! Он с этой сойкой за мной полдня потом ходил, хвастался. Тоже охотник, что тут скажешь. От кота на зимовье есть один несомненный плюс. Я совершенно забыл, как шуршат мыши… |
Добавил: | dqdmitry [ 05 янв 2014, 05:48 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
Прочитал первый рассказ "Дед Гендос" на одном дыхании, затянуло сразу . Особенно про первого изюбря понравилось, да и сама жизнь, лихая в то время, описана очень интересно. Напоминает про таёжную жизнь, как отец рассказывал, только на севере Томской области, где прошло его детство. Роман, я так понял у Геннадия Степановича Поряк есть реальный прототип в жизни, как и сказано во вступлении? |
Добавил: | Bobr [ 05 янв 2014, 08:49 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
dqdmitry писал(а): Роман, я так понял у Геннадия Степановича Поряк есть реальный прототип в жизни, как и сказано во вступлении? В общем то образ больше собирательный, срисован с нескольких людей. Но человек такой - Поляков Геннадий Степанович - действительно был, ныне - уже покойный, Земля ему пухом. А в образе... ну тут есть и черты моего деда, и отца, и прадеда, и лично мои ощущения и переживания, ну и чуточку фантазии - кое-что пришлось додумывать... просто на жизнь одного человека вряд ли выпадает столько событий разом, а иначе - читать не интересно будет |
Добавил: | dqdmitry [ 05 янв 2014, 09:02 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
А ведь реально же погранцы (настоящие, боевые) от тыловых нквд-шников отличались. Я это тоже слышал, ещё ранее. |
Добавил: | Bobr [ 05 янв 2014, 09:08 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
dqdmitry писал(а): а вот это - настоящий исторический факт, кроме всяких шуток. Отличались, и очень сильно. Эта история знакомства с Катей и про убийство двух человек - не придумана. Бабушку у меня звали - Екатерина Феофановна. |
Добавил: | dqdmitry [ 05 янв 2014, 19:15 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
Bobr писал(а): Роман, тут вряд ли какая то логика есть... Просто уменьшительно образные имена, и кстати Гек по одной из версий тоже не Гектор у него, а производное от Гайдаровского Гейки, т.е. Сергея . P.S. Про промысел тоже с удовольствием прочитал. Заметил, читая, что по тексту места для фото отмечены, вот бы их вставить в рассказы... |
Добавил: | Bobr [ 06 янв 2014, 03:32 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
dqdmitry писал(а): Изначально там были фотки, да и в общем то это был отчет. Потом, когда тексты вместе с фотками стали расползаться по просторам инета - фото удалил, отчет стал просто рассказом. А фотки я больше не публикую, зарекся. |
Добавил: | dqdmitry [ 06 янв 2014, 04:38 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
Bobr писал(а): Понятно. Жаль. |
Добавил: | Bobr [ 08 янв 2014, 05:46 ] | ||||||
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra | ||||||
Ворона достала орать. Чего ей с утра не спится, заразе? В зимовье тихо, только этот «чернявый передатчик», на совершенно голой, сухой листвянке, голосит на всю тайгу. Чертыхаясь, вылез из спальника. Выпустил «народ» на улицу. Для Гека с Чуком утренний моцион уже в привычку вошел. Правда, коту все-таки пришлось немного объяснять, что это полезно – гулять с утра. Момент воспитания, так сказать. Выясняли, кто в доме хозяин. Снежку упало хорошо. Почти по колено. Протоптал лыжню по двум путикам, по дядькиным. Собственные - еще пока только в проекте, хоть примерная трасса и намечена. С новыми путиками решил еще не спешить потому, что не известно, будет зверек по сопкам держаться или же к реке спустится. Не будем торопить события. Гек днями пропадает в сопках. Изредка полаивает. Пару раз ходил на голос, явно держал кого-то. Не удалось подойти. Подшумел оба раза зверя. Первого - по буреломнику, а второго, быка, – ветерок подвел, потянул с моей стороны. Пора, наверное, по времени, путики поднимать. Морозец хороший ночами. Заяц по кустам носится, как дурной. Надо бы добыть парочку, капканы зарядить. Любит братец колонок братца зайца просто братской любовью. «Я к русскому духу не очень строга, люблю его сваренным в супе…», как одна Баба Яга пела. Колонок уже отлинявший должен быть, выходной. Соболя - так присутствия и не заметно. Правда, это еще не факт, что его тут нет. Поставлю, наверное, пяток петелек на зайчика. Не с собакой же их стрелять бегать. А пока ловятся – по мяску попробую. Склон сопки весь побит, свинина ходит. С карабина вполне реально сработать пару-тройку подсвинков. Да по времени уже бы и гостей ждать из дома можно, будет кому мясо увезти. На том и порешил – сначала зайцы, потом все остальные. На зимухе обжился, выходить в «поля» не хочется. Мне здесь, на «дальнем», больше нравится. Уютней тут, что ли. Да и домик потеплее, и поновее. Есть в нем и моими руками положенные венцы. И место красивое, тихое. Тишину таежных снегов, из звуков цивилизации, нарушают только самолеты в вышине, да радиоприемник в зимовье. Люблю нашу тайгу – мамка суровая, но такая ласковая и родная. Здесь я по-настоящему дома. Чук заметно подрос, взрослый уже. После памятной битвы с сойками стал совсем самостоятельный. Кормится охотой. Но отчетность – строгая. Поймает мышь или птичку и ходит за мной, докладывает. Будет ходить, пока не погладишь и не похвалишь. А с Геком вообще, как братья живут. Вот уж ни когда бы не подумал, что собака с кошкой так дружно жить могут! Сегодня с Геком идем на «южное». Ближе к реке. Там, по морозцу, на поросших тальником песчаных косах, устраивают зайцы свои зайцегонки, зайцезабеги, зайцезапрыги и прочие соревнования. Кормятся в других местах, а побегать – там любят. Чук остается за старшего, на хозяйстве. Привык уже, что ухожу на весь день или дольше. У него и лежанка на крыше специальная есть для таких случаев. Еще бы научить печку топить – вообще бы цены ему не было! А что, красота! Приходишь, в доме тепло, чисто, ужин на столе, кот в передничке шуршит... Тьфу ты, блин! Давненько из дома, что ли? Уже коты в передниках мерещатся, хорошо хоть не голые! Не дошли до «южного». Госпожа фортуна резко решила поменять наши планы. Отошли буквально пару километров – Гек кого-то причуял. Постоял, потянул носом воздух и ломанулся в заросли ольховника у подножия сопки. Низкие кусты, разлапистые, вперемежку с сухими палками, ломающимися при малейшем прикосновении. Будь ты хоть Коперфильдом, а тихо не пройдешь. Остановился, закурил, жду. Сигарету выкурить не успел, как в самой середине ольховых кущей зачастил, захлебываясь лаем, Гектор. Кого-то лает, однако. Надо идти… Как в детстве, поднял над головой «слюнявый» палец – ветерок на меня тянет и чуть в сопки. Хороший ветерок. Накинул маскхалат, вернулся по тропе до границы ольховых зарослей, свернул на склон сопки, чуть выше кустов. Подойти реально только таким путем, иначе подшумишь. Гек заливается метрах в пятистах от меня, чуть ниже, в кустарнике. Лыжи сбрасывать не стал, по снегу без них нашумишь гораздо сильнее. Будешь проваливаться, ломать палки ногами, а на лыжах – скользи себе, переступай, камус на подбое даже шуршание снега гасит. Лыжи дядька Вовка подарил, в прошлую зиму. Ловкие самоходки. Крадусь. Все внимание приковано к собаке, вернее, к тому месту, где сейчас собака. А собака моя голосит метрах в двухстах, по прямой если, но где именно среди кущей – не видно. Впереди околочек молодого листвяка. По низу соединяется с ольховыми зарослями, только через верх обходить. Бочком лезу на сопку. Обошел, чуть выкатился из-за листвянок... опаньки! Гектор мой – как на ладошке. Крутит вокруг куста какого-то густого. Метров стопятьдесят до него, может чуть больше. Перешел пяток шагов по склону, присел… Глянул по сторонам. В паре метров и чуть выше по склону – валежина и пень. Самое то для упора. Тихонечко перебираюсь выше, за дерево. Скинул лыжи, обтоптался, сел прямо на склон – низковат упор. Переполз за пень. Прицелился. Пар изо рта мешает, закрывает обзор. Замер, задержал дыхание, плавно, как учили, надавил на спуск. Грохнул выстрел… Дальше все произошло одновременно. Сохатый сорвался с места и, под треск ломающихся кустов, пропал из вида в ольховнике. Гек замолчал и исчез следом за быком. Я перезарядил карабин. Рядом, метрах в пятнадцати, в листвянках, сильно затрещало. Прыжком на чистое место из околка выпрыгнула сохатуха и встала, как вкопанная. Толком не успевая даже сообразить что и к чему, стреляю корову в голову. Та, без единого звука, падает. Клацаю затвором. Снова треск сухостоя и из того же околка, метрах в десяти ниже, вываливается бык. На автомате – стреляю. По лопатке вроде, но идет, словно я промазал. Сохатый отворачивает от меня и, почти юзом, начинает уходить в кусты вниз по склону. Из зарослей, откуда чуть раньше появился бык, вылетает Гек, мчится следом. Стреляю еще раз, в угон. Зверя словно сильно толкнули – падает через голову, пытается подняться, но катится по склону. Еще раз выстрелить не успеваю, бык, вместе с собакой, скрываются за кустами. Ошалело озираюсь. Адреналин аж захлестывает. Появился запоздалый «мандражик». Вот ни фига себе сходил по зайчика! Закурил, присел на валежину. Внизу в кустах – возня, Гек рычит. Сбил значит быка, раз уж Гектор там глумится, стрижку делает, «рыжий парикмахер». Пусть, заработал по честному, ему тоже пары выпустить надо. Коровенка ладненькая, хороший кусочек. Вскрываю глотку и брюшину – пусть пока полежит, остынет. Иду к собаке, бычка свежевать. Как ни искал, первое попадание так и не нашел. Одно попадание под лопатку, через грудину навылет, еще одно – в горб, в аккурат по позвоночнику. Больше ни каких отметин. Делаю вывод, что первый раз промазал. Или рикошет. Шумовой бык, пуганул я его просто хорошо, а Гек – пригнал. Хотя, и собака, скорее всего не при делах, сам прибежал. Единственное – добавила кипишу, наверное, к испугу, вот сохач и ломанулся не глядя куда, лишь бы бежать. А корову я, скорее всего, обошел так, что не подшумел. Напугалась выстрела, а бык, треском по кустам, толканул ее в мою сторону. Наш денек сегодня! Провозился долго с мясом. Потом пришлось ломать дорогу по ольховникам до основной тропы. Потом «потаскушки». На лыжи – шкуру, на шкуру – мясо, и вперед на штурм. На тропу добычу вытащил уже в глубоких сумерках. Бросил все как есть – ни каких сил не осталось, а еще до дома чинчиковать два километра. Укрыл шкурой мясо прямо на земле. Сверху кинул мокрую насквозь от пота тельняшку, пару гильз, переоделся в сухое, чтобы не простыть, и домой. Хватит приключений на сегодня. В зимухе, пока разгоралась печка, махнул пару стопарей под строганинку. Отпустила усталось маленько, разморило. Подкинул дров и мгновенно уснул. Утро, как известно, вечера мудренее. За ночь на требухе успело подраться штуки четыре колонка – столько по следам насчитал. И соболек приходил. Если это все местные, то плотность зверька очень высокая, нужно не тянуть с капканами. Мясо надо как-то до «южного» доставлять. Туда то можно и на машине по Уркану подъехать, чтобы забрать. Решил делать сани. Давно собирался, а тут уже и нужда прижала. Весь день провозился с санями, только и успел, что сбегать на требуху поглядеть, да мяска на прокорм принести. Остальное время плотничал. Спилил осину в распадке. Давно на нее «зуб точил», хотел на заготовки для лыж пустить. Отрезал чурбак двухметровый. Расколол на доски-дранки. У меня даже инструмент на зимовье специальный есть для этого – нож такой с двумя ручками поперек лезвия. Забиваешь нож, потянул за ручки – лезвие заламывается и колет дерево. Так постепенно и двигаешься вдоль чурки, дранку дерешь. С десяток замечательных дощечек получилось. На зимовье, над костром, загнул полозья и доски для низа короба-лодки, чтобы из глубокого снега вытаскивать легче было. По утру, прямо из мерзлых досок, собрал транспорт. Тяжеловатая конструкция, конечно, сырая. Но все лучше, чем на горбу таскать мясо. Как говорят, лучше хреново ехать, чем хорошо идти. В моем случае – лучше хреново возить, чем хорошо таскать. Колею саней промерил, чтобы ложилась в ширину лыжни. На полозьях - крупные неровности зачистил сначала ножом, потом прошелся осколком стеклины. В качестве последнего штриха, полил все это дело водой. Почти мгновенно полозья и низ короба покрылись тонкой ледяной коркой. Все, готов транспорт. Лыжня схватилась хорошо, держит мой вес даже без лыж. Портить жалко трассу. Пробую на лыжах. Ну что же, камус держит, отката нет. С пустым корытом вполне можно и на лыжах идти. Самый замечательный плюс – тропа, почти до самого «южного», идет под уклон, ни одного бугра. До мяса докатился довольно быстро. По насту лыжни вес саней почти не чувствуется, просто как с рюкзаком идешь. Я и сбрую то от старого РД приспособил к веревке от саней. Удобная вещь, эта армейская амуниция. Два дня таскался. За ходку – один зверь, ходка в день. Ночевать возвращался на «дальнее». В первый день, по приходу на «южное», сходил, поставил петли. На следующий день, из пяти петель, в трех сидели косые. Крупный заяц, не грех и для себя приготовить, побаловаться. Весь вечер в чугунке томилась зайчатина. Запашина – на всю тайгу. Как ни кто в гости не заглянул на запашок? Утром сбегал, снял еще трех зайцев и затянул петельки на время, пока хватает путики зарядить, а там поглядим. Один косой живой сидел, за пузо поймался. Ну везет тебе, Рома, в эти дни – просто нереально! Через пару дней пошел расставлять капканы. Несколько поставил вокруг остатков требухи, на выходах под след. Ходят, жируют, «ржавые». Полностью насторожил все капканы на путике. Перспективных для лова мест наметилось с десяток, к остальным приманкам, кроме соек, ни кто не подходил. Зато в пяти местах до драки за кусок у ребят дело дошло, все укатали вокруг зайчатины. Ну ни чего, снарядил я им и тут подарков. Там, где накапал кровью, везде следы по лыжне, разной давности, совсем свежие – тоже есть. Как любил говаривать дядька: «Если гора не идет к Магомеду, значит он не правильно ее приманивает!» Поймал еще пару зайцев. В планах – идти на «северное», оттуда путик поднимать. Белки много по сопкам. Сходил, достал из схрона мелкашку, старенькую ТОЗ-8. Я учился стрелять с этого ружья, маленьким совсем пацаном. Так и живет здесь, как дядька оставил. Документы от нее, по рассказам, еще в послевоенные годы сгорели в пожаре. Вот с тех пор она в тайге и прописалась. Почистил, помазал, привел в порядок – вполне себе машинка. Не удержался, пошел, застрелил воробья Геку на ужин. Стреляет – как в детстве, в копеечку. Горсть патронов тут, на зимухе, есть - хватит пока на первое время. Завтра пойду в сопки, на «северное». Как говорят в народе – человек предполагает, а Бог располагает. Ночью запуржило. Жестокий северо-восточный ветер до рассвета стонал и выл в вершинах деревьев, лупил колючими снежными зарядами в окошко. К утру ветер чуточку притих, но снегопад не прекратился. Сижу у окошка, гляжу на непогоду. Мысли одна другой мрачнее. Сейчас и лыжню заметет по всюду, и капканы. Столько трудов – псу под хвост! Обидно. Капканы, скорее всего, не поймали до снегопада ни чего, а сейчас уже точно не поймают. Да и не придет ни кто к ним, в такую погоду. Три дня в зимовье просидел. Непогодь прекратилась. Пошел бить лыжню по тропе на «южное». Зайду на требуху, обратно – путиком. Капканы то выдирать из-под снега - надо. Ошибся я в прогнозах. Два крупных рыжих кота влетели в капканы, явно до снега. Один – возле остатков сохатого, а другой – на путике. В самый хитрый капкан влетел, я знал, что этот обязательно поймает, уверен был просто. Стоял капкан в пустотелом пне, взведенная двоечка тютелька в тютельку поместилась. Тропка у колонка была по наклонной валежине, сверху в пень, и выход между корневищ – ни как мимо капкана не пройдешь. Там и сидел, «ржавый», в пне. На завтра пожаловали гости – мужики приехали. Машину на реке возле «южного» бросили, сами на лыжах пришли. Как я вовремя лыжню пробил! А то бы ушли целиной на «резиденцию». Подъем и снаряжение второго путика придется отложить. Надо кабана погонять, пока народу много. Походим по сопкам, как раз с новым путиком, может, определюсь, следочки гляну. Времени еще навалом, все в наших руках. Завтра поведу гостей «брать свинину», но это - уже совсем другая история… Добавлено спустя 16 минут 38 секунд: Ох и не доброе сегодня утро, не доброе... Даже кот, наверное, с похмелья болеет. Встреча была бурной, праздничной, шумной и веселой. Ну еще бы, приперлись четверо остолопов, сбежавших от жен с детьми. Все мои ровесники, плюс-минус пару лет. Канистра водки, бидон бражки, гитара. Туристы, бляха-муха! И три собаки. Можно себе представить, что тут творилось. Шашлык жарился, стрельбы из мелкашки устраивались (все патроны расколотили наличные), песни пелись, водки пились, байки травились. Короче, все атрибуты хорошей мужской дружеской компании налицо. Хорошо посидели, душевно. Народ, смотрю, тоже не лучше моего себя чувствует. Все лежат пластом. А то же! Бражки полбидона выжрать! Эта зараза по части постэффектов – ох и тяжелый продукт. Вышел на улицу. Свежий морозный воздух пояснил мозги. Даже головная боль куда-то ушла, проветрилась. Но «клева сегодня не будет, клево было вчера». Раздуваю костер, ставлю котел с шурпой, лекарство болезным варить. Махнул стопку «поправки здоровья для», зашевелился, печку затопил. Все дела как по накатанному уже, привык. За водичкой сбегал холодной. Следов натоптано на водопое всяких – море. По свежему то снегу. Место на озере есть, где край берега всегда талый, вода чистая всю зиму. Метра два в ширину, ледок тоненький с полметра от берега, как полынья. Источник теплый какой бьет, что ли? Скорее всего. Полкилометра от зимовья. Специально ближе не стали домик ставить, чтобы зверя не тревожить – вся окрестная живность водичку пить ходит. Зайцы отметились, парочка. Вечером, судя по всему. Утром чушки были, шесть штук. Две свиньи и подсвинки. Секач приходил тоже. Матерый «одинец», судя по размеру следов и длине шага. Отдельно ушел от стада, да и был то ночью, подмерзли уже следы. Эх, грехи наши тяжкие! Самое время чушкам бой устроить, а «мы уставшие»… Ну да ладно, не денется наша свинина ни куда. Я это стадо уже несколько недель наблюдаю. Видимо, гайно рядом где-то, живут тут. К обеду толпа мало-мало раскачалась, похмелилась – ожили, одним словом. Собаки весь день на привязи. Скулят, свободы просят, но портить себе охоту совершенно не хочется, потому пусть терпят. По вечерней зорьке чуть крутанулся кабаньими следами в сопки, чтобы определиться с примерным маршрутом на утро. Практически нашел, где обитает свинина – в заломанном сосняке на плоской вершине сопки. Не первый раз следы выходят на это плоскогорье. Завтра «будем посмотреть». Приготовил лыжи, накормил псов – утром им кормежка не светит, пусть добывают. Спать легли рано, с рассветом – в тайгу. Проснулся первым, минут за двадцать до будильника. За окошком темнота, до рассвета с пару часов еще. Поднялся, накинул тулуп с валенками. Гек с Чуком уже у дверей. Гектора я не привязывал, он у меня «умный люди», без меня на охоту не ходит, живет в доме. На улице легкая порошка и ветерок. Ветерок такой подходящий, хотя к рассвету должен бы поменяться. Собак на привязи снежком притрусило, отряхиваются, потягиваются. Две крупные рабочие восточно-сибирские лайки, мамка с дочкой, и молодой кобель – западник, тоже на ногах высокий. Мой Гек по сравнению с ними – клоп с ушами и хвостом. Маленький, но в этой толпе всех по местам расставил в первый же день. Правильно, он тут хозяин, его территория. А кот что вытворяет – это просто видеть надо! Вычислил, до куда достают собаки, и дразнит, ходит перед носом, хвостом трясет. Хорошо, что привязанные, а то сидеть бы Чугундеру, как той белке, на дереве, все оставшееся время. Серый свет нарождающегося утра застал меня у водопоя. Выделил темные пятаки свежих ночных следов на белом снежном покрове, разогнал ночные сумерки. Были чушки. Каждую ночь, как по расписанию, ходят. И кабан был. Это его, наверное, я подшумел на подходе к водопою. Следы совсем свежие, рыхлые снежинки еще осыпаются с краев оставленного зверем отпечатка. Вернулся к зимовью. Пора будить народ, варить чай и «в поля». Охота должна получиться! Шикуем. Мужики привезли банку кофе. Пьем кофе и обсуждаем планы охоты. Наша цель – чушки и подсвинки, кабана брать не будем. Не будем брать и одну из свиней, ту что помоложе. Строго-настрого наказываю ни чего не перепутать, чтобы не побить лишнего. К вершине сопки поднимаются три распадка. Одним, относительно пологим, зверь ходит к водопою, другой – отрогом поднимается вверх почти от зимовья, третий выходит на северо-западную сторону сопки. Почти вокруг надо обогнуть сопку, чтобы в него попасть. По планам – я, с карабином, должен попасть в вершину этого распадка. С этой точки с нарезным оружием можно простреливать сразу два склона сопки, по обе стороны распадка. На самом переломе высоты, перед вершиной, растительность образует как бы коридор, чистое место, поросшее низким багульником. Выше в сопку – сплошные завалы и заломы, ниже – вековые сосны и лиственницы по склону. Вот этот коридор и предстоит мне перекрыть, метров триста видимости в одну сторону и примерно столько же – в другую. У всех оружие гладкоствольное. Я настоял на том, что карабин будет только у меня – и подранков меньше будет, и здоровье целее. Да и ни к чему им с собаками в чаще нарезное оружие. Мужики, с собаками «в поводу», пойдут прямо по следам от водопоя. Ветерок сменился, тянет с севера. Самый такой правильный ветерок. И ребятам в лицо дует, и мне в бок будет, не натянет запах на зверя. Выдвинулся. Снежок под лыжами слегка шуршит, видимость отличная. Гек остался со всеми собаками до кучи. Хоть и протестовал, но так надо. Нынче ему в стае работать. Мужики выйти должны примерно через час, потому особо не спешу, чтобы не вспотеть раньше времени, еще ведь на сопку лезть. В тайге тихо, только ветер в вершинах шумит на сопке. Благодать… За полкилометра до подножия распадка начал подниматься склоном сопки, чтобы подниматься постепенно, по диагонали как бы. Шумлю, конечно, но распадком нашумел бы гораздо сильнее. Заросший он мелким листвяком, не продерешься. На вершине устроился на валежине, закурил. Дым сносит в распадок – это очень хорошо, лишь бы такой ветерок и держался. До начала событий, по часам, еще минут десять – двадцать. Пока на сопку заберутся. Сейчас еще есть время отдохнуть, дальше все будет происходить очень быстро – чушки медленно не бегают, не прозевать бы. Прогальчик то для стрельбы узенький, однако. Всего метров пятнадцать в самом широком месте, а побегут поперек. Так что, тут главное не "хлопать ушами", как говорится. Проверил оружие, приготовился, приложился в обе стороны – нормально. Сел поудобнее и замер, слушать. Со стороны вершины, с шумом перелетая по мелким веткам, сорвалась стайка лесных воробьев. Следом пролетела пара соек, явно потревоженных кем-то. Началось, значит. Ружьишко в руках аж вспотело что-то. Стараюсь расслабиться, разминаю пальцы, шевелю. Уши ловят каждый шорох. По звуку совершенно не понятно, что происходит на другой стороне вершины сопки. Ни треска, ни собак, ни стрельбы не слышно. Минуты тянутся, как резиновые… Прозевал чушку, как не бдил! Несколько щелчков, словно мелкие веточки сломались и тишина. Метрах в ста краем глаза ловлю движение. На автомате – разворот, мгновенная вскидка и выстрел. Вижу, как метрах в пятидесяти, от крупной сосны отлетает кусок коры, сорванный пулей. Чушка успешно скрывается на склоне сопки за деревьями. Досада на собственную криворукость просто глушит. Чего боялись, на то и нарвались! Передергиваю затвор и снова жду. Может еще кто побежит, свинины то в стаде – шесть голов. Есть надежда на собачек, конечно. Может парочку подсвинков даванут… Выстрел с вершины, из завалов! Еще один! Слышно плохо, словно стреляют далеко. Я то точно знаю, где, примерно, находятся мужики, метров триста-четыреста между нами, самое большое. Не знал – решил бы, что вообще в другой стороне стрельба. Звонким хлопком совсем рядом сломалась сухостоина. Щелкнула пара крупных веток. На чистое место вывалилась чушка. А по-другому то и не скажешь. Мастодонт какой-то свининовой породы. Остановилась, повела бошкой по сторонам. Увидела меня, подобралась вся – сейчас сорвется! На какое то мгновение наши взгляды встретились. Даже с расстояния в несколько десятков метров я почувствовал это. Зверюга рванула с места одновременно с выстрелом. Попал! Кувыркнулась через голову, упала, покатилась по склону. Срываюсь с места, проваливаясь в снегу, бегу к месту стрела, перезаряжаясь на ходу. Про лыжи забыл совершенно. На снегу кровь, ошметки шерсти. Широкий след катившегося вниз зверя прерывается метрах в пятнадцати вниз по склону. Кинулся туда… Эх, не мой день сегодня какой-то. Не по месту попал. Свинья поднялась на ноги, кровит, но уходит довольно бравенько. Пойду к мужикам, как у них там дела, узнаю. Потом будем решать с чушкой. Гнездовье себе свиньи устроили под корнями сосен, островком стоящих на плоской вершине. Вокруг все вытоптано и вычищено. Туалет в сторонке, все по уму. Собаки рвутся на привязи, еще не отошедшие от азарта. Всех к разным деревьям мужики привязали, чтобы не дрались и не мешали. Всех четырех подсвинков прибрали. Стреляли, как оказалось, четыре раза, а не два, как мне слышалось. Одного подсвинка Димка в чистую застрелил сам. По чушке тоже стреляли. По той, первой, которая убежала, как я понял. Не попали. Трех кабанчиков взяли собаки. Гек отличился единолично – держал порося за пятак до тех пор, пока свинку не дорезали и не отобрали у него. Одного молодежь чуть не разорвала парой, Еще одного чисто взяла Пальма, взрослая «восточка». Мужики в азарте, впечатлениями делятся. Ни когда так не охотились. По моему совету, собак держали на привязи до последнего. К самым завалам подошли, потом отпустили. Без лая, рвались с поводков до хрипоты по свежему следу. Все так и получилось, как планировалось. Стадо раньше времени не стронули, собаки прихватили подсвинков. Чушки на меня вышли. По «феншую» все, кроме нормальной стрельбы с моей стороны. Поделились впечатлениями, приняли по соточке «на кровях», перекурили. Мужики остаются свежевать поросят и таскать мясо. Я с Геком пойду поглядеть, что там с «моей» чушкой и где ее ловить. Иду, сам себе думаю. Вот мужикам наказывал, чтобы свинью молодую не бить, а сам чуть не завалил ее. Благо промазал. А там - в суматохе – вообще, попробуй, разберись, кто есть кто. На лыжах вниз с сопки за Гектором не рискнул по следу. Можно ведь так и морду на какой-нибудь лесине оставить собственную. На заднице спускаться – оно на много вернее будет. Спустился, осмотрелся на следах. Есть надежда, что попал все-таки хорошо. Отпечаток левого переднего копыта весь в крови, по правой стороне тоже мажет кровью по кустам. Идет спокойно, не бегом. Собаку не слышно, где-то впереди, без голоса. Либо не догнал еще, либо дошла чушка. Лучше бы последнее, конечно. Уж очень не хочется километры мотать по зимней тайге. Встаю на лыжи и «алга», вперед по следу. Гека услышал метрах в пятидесяти слева. Коротко лает, не уверенно так, без азарта. Сворачиваю со следа в целину, иду напрямую – дошла животина, на живую бы так не лаял. Вот это зверюга! Как говаривал незабвенный Василий Иванович: «Судя по длинным ушам и синим яйцам, этому зайцу лет триста!» Даже до половины спрятанная в снегу, туша просто огромная! Не много не хватило сил у нее закончить петлю по всем правилам жанра и выйти на свой след. Центнера три мяса, если не больше. Пулей разбита печень, на выходе – приличная дырка на левой лопатке. Видимо, пуля, которая должна была попасть под лопатку, прилетела чуть позже, когда чушка уже чуть повернулась и начала бежать. Потому и ушла. Ну что же, все хорошо, что хорошо кончается, как гласит народная мудрость. Будем свежевать добычу, таскать мясо, праздновать и провожать гостей. Потом пойду на «северное», поднимать путик и разведывать соболей. |
Добавил: | dqdmitry [ 08 янв 2014, 06:09 ] | ||
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra | ||
Роман, прости "чайника" в охоте , дак бык то один и тот-же был? Т.е. его подраненного собака погнала, он петлю сделал, и на тебя вышел, попутно корову выгнав, так получилось? Если да, то это обалденная удача . Bobr писал(а): А вот фото саней самодельных таёжных можно хотя бы? И сам процесс их создания (подробно), если не секрет конечно.
Добавлено спустя 50 секунд: Во! Пока отвечал, ещё рассказ . |
Добавил: | Bobr [ 08 янв 2014, 06:20 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
с лягухами - чистейшая правда. Я когда увидел - вообще чуть мозгами не тронулся надеюсь, что получилось передать личные впечатления А сани.... блин, ведь была фотка, поищу. Добавлено спустя 1 минуту 38 секунд: dqdmitry писал(а): да. Бык был именно тот, которого изначально собака причуяла. И он еще и корову мне под выстрел выгнал. |
Добавил: | dqdmitry [ 08 янв 2014, 06:25 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
Bobr писал(а): Обалдеть ... |
Добавил: | Bobr [ 08 янв 2014, 06:34 ] | ||||||
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra | ||||||
а санки - ну в общем то ни чего сложного. Главное - материал. Нужна прямослойная деревяха - елка или осина, ольху можно, но она гниет быстро. Не долговечно получается. Пилишь чурку метра 2 длинной, потом колешь дранку. Я ножом колю, а можно клином деревянным (вернее тремя клиньями). В фильме "счастливые люди" прямо очень хорошо показали, как это делается. потом Гнешь лыжи. Пока деревяха сырая и мерзлая - надо просто ее нагреть в одном месте, там где загнуть надо - прямо в костре, и пока парит - гнуть. просто через палку. и зафиксировать, дать замерзнуть. Потом она чуть распрямится, конечно, когда высохнет, но зимой и по-быстрому - вполне хватает. На лыжи - городим короб, тоже так же гнешь типа лодку, не квадратный чтобы, иначе хрен ее по снегу протянешь. зы. оказывается, языком то санки сделать сложнее, чем руками Добавлено спустя 9 минут 40 секунд: а про лягух... я и сам не знал, что такое бывает. Дядька рассказал потом. Перед сходом рыбы вниз катятся земноводные. Попал именно в это время. А за год перед этим - китайцы ловили лягух - видел. просто копают большую яму и бак в нее, изнутри бак мажется мелом густо - лягушка вылезти не может, скользит. В общем то, так собирают муравьев, для лекарства. Снимают верх муровейника и вкапывают ведро, мелом мазанное внутри. Утром - полное ведро муравьев. Потом их в духовку, получается с поллитра муравьиной кислоты. заливаем спиртом и трем суставы и прочее, чего болит. Дед мой так делал, научил. Он ревматизмом страдал, только так и спасался. Добавлено спустя 15 минут 20 секунд: И еще рассказ. Посылал его на конкурс в РОХ. Диплом "выбор редакции" заработал. Утром ударил мороз, сильнее заковывая и без того остывшую, спрятавшуюся от холода под снегом землю ледяным панцирем. Тишина стоит, что называется, звенящая. Изредка слышны громкие щелчки лопающихся на морозе деревьев, гулким звоном разносящиеся по тайге. И опять ни звука, ни шороха. Морозец где-то около сорока градусов, не меньше. Довольно редкое явление для начала зимы в наших краях. Обычно температура в это время ниже тридцати не опускается. Всемирное похолодание началось, что ли? Зимовье изрядно выморозило. Даже под одеялом чувствуется морозец. Бодренько выскакиваю из постели, накидываю дров в печку, поджигаю и назад под одеяло. Еще вполне можно пару часов поспать – не вижу повода устраивать себе подъем в пять утра, все равно еще совсем темно. Да и на рассвете будет самый холод, какой смысл сопли морозить? Сегодня будем переезжать. Сначала на «северное», а потом на резиденцию. Здесь, между «южным» и «дальним», оставляю два полностью заряженных путика. Раньше, чем через неделю, я тут появлюсь вряд ли. А то, может, и дольше домик пустовать будет. В ближайших планах – закончить прокладку путика между «дальним» и «северным» зимовьями. Низиной я уже по нему работу закончил. Пробил лыжню, раскинул остававшиеся на «дальнем» капканы. Снаряжать их пока не стал. Осталось добить маршрут по сопкам, километров пять. Вот тогда и заряжать можно. Вещи собраны еще вчера. Пойду налегке… Под неспешное течение мыслей и треск дров в печке, отогретый волной тепла, погружаюсь в утреннюю дремоту… К обеду мороз отпустил. Воздух потеплел, ветра нет, на небе ни облачка. Чудесный денек. Вечером были уже на «северном». Шел ходом по тропе. Снег плохой, рыхлый, морозными крупинками. Лыжи проваливаются довольно сильно, идти тяжело, но нужно. Чук, как залез за пазуху на «дальнем», так всю дорогу и ехал, только нос высунул между расстегнутых пуговиц телогрейки. Гектор сначала крутился вокруг, пытался чего-то нюхать и охотить, но очень скоро ему надоели заплывы в снегу по самые кончики ушей. Остаток пути он благоразумно протопал моим следом. На «севером» не уютно. Холодно, все завалено снегом. Ну что же, обживемся, ерунда. Разгреб мало-мало сугроб у дверей, чиркнул спичкой в печке – над трубой под веселый треск бересты и сухих дров закурился дымок. Кот сразу взялся порядки в зимухе наводить – проводить инспекцию по наличию отсутствия присутствия мышиного народонаселения. Как только я появился в домике с охапкой дров –« доложил обстановку» - три задавленные мыши под столом у входа. Хвалю Чугундера, глажу. Котейка аж млеет, весь гнется дугой под ладонью, мурлычет. Я так привык уже к моим «напарникам», что даже не представляю, как бы я без кота и собаки тут жил, один среди дикой тайги. Пока греется печка, закидываю стены зимовья снегом почти по самую крышу. И теплее будет, и место для жизни подчистилось. Затеплил костерок, сварил чайку из снежной «талки» - сил бить тропу до родника совсем не осталось. Скоренько перекусил и спать. Вымотался чего-то за день до предела. Завтра займусь «горной» частью путика. Нужно проложить оставшийся кусок от зимовья так, чтобы не промазать мимо уже готовой половины, пробитой со стороны «дальнего». Хоть по звездам целься. День на третий «забитие золотого костыля» на стыке произошло. Я даже сто грамм по этому великому поводу себе позволил. Точно вышел, ошибся всего на пару десятков метров, но мимо не прошел. Зарядил путик. На наживу в расход пошли несколько косачей, между делом сбитые из мелкашки. Благо, что на «северном» удалось пополнить запасы патронов, изрядно пошатнувшиеся во время недавнего «коллективного культурного отдыха». Следочки по путику имеются. Не так много, как колонковых по низине, но насчет соболя я оказался прав – в сопках соболек есть. Держится по соснякам и брусничникам на южной стороне, да по редким кедровым стланикам, которые заплатками покрывают северные склоны сопок. Колонковых следов здесь практически не видно. Вот же как ловко умудрились «разрулить» территориальный вопрос хищники. Думаю, что это до поры, пока с питанием проблемы не возникли. Чуть стоит измениться обстоятельствам, и добрые соседи в миг станут злейшими врагами. Тут уже кто - кого. …Приличный сугроб снега рухнул с сосновой лапы прямо за шкирку. Сквозь зубы матерюсь, вымок уже весь до нитки почти. Морозец пробирает. Хоть на ходу не чувствуется, но стоит остановиться, и холод тут же забирается под рубаху. Четвертый час иду по собольему следу. Гек впереди, опять лает на месте. Значит, уходящий грядой, по веткам сосен, зверек остановился… С утра ни чего и не предвещало такую затяжную пешую прогулку. Проснулся с твердым намерением заняться хозяйственными делами: прибраться, легкие постирушки устроить. Глобальную стирку с помывкой буду устраивать на резиденции, но и тут душа с телом требуют чистоты. Пошел к роднику по воду… Отправился на лыжах – пробить след к наледи нужно. Дорогу, а не траншею по пояс глубиной – в распадке очень много снега, накиданного ветром с окрестных склонов и ветвей деревьев. Лыжня подмерзнет, станет твердой и удобной тропой. Благодать… погодка установилась, солнышко сверкает в бриллиантах девственных снегов, птички порхают, настроение отличное. Живи и радуйся. Гек крутится рядом, по склону сопки, где снега не так много, как в распадке. Выворачиваю из-за памятного куста, где корч вместо козла убивал. Перед глазами белоснежная равнина наледи, чистая, гладкая, укрытая снегом. Только верхушки кустарника торчат из снега и льда. Взгляд цепляется за темную точку, явно лишнюю среди белой красоты… С минуту стою и смотрю, прикрыв глаза от солнца ладонью. В голове первая мысль: «Чук то тут как оказаться успел?» В этот момент «точка» шевельнулась, скачком сместилась в сторону… Гек тоже заметил зверька. Рыжей молнией метнулся на наледь, проваливаясь в снегу. «Черныш» увидел собаку, грациозным прыжком развернулся, и, особо не спеша, низом стал уходить в сопки. Рыхлый глубокий снег явно не создавал ему таких проблем, как Гектору. Как завороженный, я еще несколько секунд смотрю им в след. Потом срываюсь с места, бегом, на сколько это возможно на лыжах по рыхлому снегу. Назад, на зимовье! За оружием! На бегу вслух матом поливая себя, любимого, за то, что не взял мелкашку с собой. Просто увидеть то в наших краях «черныша» мужики за счастье считают, а уж добыть – вообще великая удача. Таких котов не бросают! Скоренько собираю котомку, стараясь делать это спокойно, чтобы ни чего не забыть. Волнение захлестывает, создает ажиотаж в душе и бардак в мыслях. Кидаю в рюкзак топор, кусок вареного мяса, пару сухарей, пачку лапши, чай, сахар, солдатский котелок, фляжку с остатками спирта. Сетку еще мелкую от картофельного мешка. Горсть патронов в карман, сигареты. Все вроде. Кормлю Чука на всякий случай, ружье на плечо и в путь. … Далеко ушел уже от зимовья, места не знакомые какие-то. След соболя петляет, и следов – много. Совсем как колонковых в низине, возле «южного». Если бы не пробитая собакой тропа, то я бы уже давно сбился. Иду довольно густыми зарослями стланика. Снегом придавило тонкие пушистые ветки к земле, причудливо изогнуло арками. Стоит только подлезть под такую «архитектуру» и за шиворот сразу же обрушивается лавина снега. Следы петляют, как нарочно, именно по таким кущам. Удивляюсь способности Гектора не потерять зверька среди других свежих следов. Дважды соболь останавливался, поднимался с земли на деревья, шел верхом по деревьям, опять спускался. Вот и теперь явно на дереве сидит – Гек уже весь «на лай изошелся». Уже с полчаса иду в некрутой подъем, чуть загребая к югу. Предзакатное солнце светит аккурат в правый глаз. Прекрасно понимаю, что домой засветло уже попасть не успею – светлого времени осталось часа два-три максимум. Немного беспокоит вопрос о собственном местоположении, которое я представляю себе пока что смутно – знакомых ориентиров не видно, местность не знакомая. След тянет в гору, впереди вроде бы наметился просвет среди деревьев, чистое место. Гектор лает совсем рядом, где-то на краю этого чистого прогала. Внезапно глазам открылся широченный простор. Стою на краю высоченной скалы, впереди пропасть, внизу река. Спуститься на лед без альпинистского снаряжения не представляется реальным, но оно и не надо – Гек от меня в какой-то сотне метров, около одиноко стоящей на краю пропасти матерой и полугнилой березы. Не суетится, сидит под деревом и мерно, монотонно лает. Соболя не видно, но то, что он где-то на этой березе – несомненно. Подошел. Обогнул кругом дерево. В корнях – выгоревший в пожаре разлом, пустотой поднимающийся внутри древесного ствола. Вдруг метрах в четырех от земли из пустотелого гнилого сучка, чуть ниже живых веток, высунулась любопытная черная мордашка. С десяток секунд просто рассматриваем друг друга. Гек всполошился, залаял азартнее – уж он то успел уже насмотреться на «чернявого» за время погони. Тихонечко поднимаю ТОЗовку, чтобы резким движением не спугнуть зверька. Соболек беспокоится, но не прячется. Жму на курок… ружье отозвалось противным «чаком»… Осечка! Черная мордаха скрывается в недрах дерева. Взволнованный Гектор, ожидавший выстрел, высоко подпрыгивает, обегает вокруг дерево, смотрит на меня. В собачьем взгляде читается непонимание и укор. Сквозь зубы, тихо, но от души, матерюсь. Патроны то старые, чего еще ожидал?! Ну что же, куда деваться, придется заняться «классикой» - «курить» будем! Расчищаю снег вокруг разломины в корнях и креплю сетку к стволу, потому как руками поймать выскочившего зверька просто не реально. Даже просто увидеть момент, когда он выскочит из дупла, не получится – до такой степени шустрый. Сетка, хоть не много, но задержит. Прижался ухом к березе, стукнул обушком топора – шуршится! Прямо напротив уха скребнули коготки по дереву. Вот угораздило же тебя, «черныш», в стоящую лесину забиться. Нет бы, в валежину какую… Кое-как закорячился на дерево, приткнул дырку от сучка пучком травы. Не плотно, чтобы воздух ходил, но не светилось отверстие. Гек с интересом смотрит на мою «акробатику», изредка косит глазом в сторону разлома в корнях. Наверное, думает, рехнулся хозяин – по деревьям, как зимняя панда, лазить. Просунул руки под сетку, затеплил огонек с бересты. Сверху кинул траву и мох, влажные, из-под снега. Огня быть не должно, а то подпортить соболька можно. Дым удушливый, едкий и густой. Валит из березы – половина наружу, а половина - по пустому стволу, как по трубе, поднимается. Тяга плохая через траву в сучке, но есть. По этому дым, вытесняя воздух, постепенно заполняет полый древесный ствол, скапливаясь сверху и вынуждая зверька спускаться все ниже к корням. Соболя слышно – скребется, беспокоится, фыркает. Гектор беснуется. Приходится чуть придерживать собаку, чтобы сетку не сбил. Остается только ждать теперь, когда «чернявому» терпеть дым станет невмоготу, и инстинкт заставит его бежать. Лишь бы дымокур не погас раньше времени. Момент выхода я, конечно, прозевал. Черная молния взметнула сетку, сорвав ее со ствола. Но зато этот момент не прозевал Гек! Рванулся, чуть не оставив кусок шкуры в моем кулаке! Подскочил, ухватил прямо через сетку, пара резких рывков головой из стороны в сторону – все, кончено! Соболь, со сломанным позвоночником, бессильно повис в собачьей пасти. Командую «фу». Пес аккуратно выпускает из зубов добычу, кладет на снег. Снова хватает, за голову. Делает контрольный рывок… «Вот теперь все, хозяин» – словно бы говорит мне. Сгребаю Гектора в охапку, целую в морду, хвалю и глажу. В этот момент жизни я на руках его готов носить, кормильца. Оглядываю окрестности, пытаясь понять, где я нахожусь и в какой стороне в зимовье. Все сильней чувствуется холод – мокрая рубаха и телогрейка на спине стали ледяными, не греют совершенно, наоборот даже, морозят. Нужно согреться и обсушиться хоть чуть-чуть, иначе вполне возможно остаться среди тайги на веки вечные. Да и перекусить бы не мешало, да поразмыслить, куда же все-таки меня занесло… Перебираемся с Гектором с открытой скалы в глубь лиственничных зарослей – дует меньше, и вроде бы даже теплее, кажется. У крупного выворотня распалили костер, благо, дров вокруг просто море. Раздеться пришлось почти догола – все, что было под верхней одеждой снял и развесил вокруг костра, вплоть до трусов. От одежды валит пар, но меня морозит, жмусь ближе к огню, кручусь, как уж на сковородке – греет то всего с одного бока. Хорошо еще, что от выворотня тепло отражается, не так сильно холодно, как на открытом месте. Сварил чай, пью обжигающий напиток. Чай специально навел очень сладкий и горячий, кипяток почти. Это самый быстрый способ восстановить силы и согреться. Выпил сто грамм, перекусил. Разморило… от жара костра, усталости и спирта клонит в сон, но спать категорически нельзя. Уснуть сейчас – это означает умереть, замерзнуть насмерть среди зимней тайги. Отхожу от костра, умываюсь снегом. Мороз мгновенно проникает под мокрую телогрейку и штаны, но бодрит, выгоняет сонную истому, проясняет мысли. Переодеваюсь в подсохшую одежду, а верхнюю – развешиваю вокруг костра сушиться. Присел, закурил. Пытаюсь вызвать в памяти квадратики вертолетной полетной карты – «километровки», сообразить, где я нахожусь… Если судить по долине реки внизу под скалой, то это либо Уркан, либо Ирмакит. Пытаюсь прикинуть, на какую из рек я мог бы выйти за четыре часа хода по тайге без тропы. По дороге спокойным шагом можно пройти что-то около двадцати километров, без дороги, думаю, что километров двенадцать-пятнадцать максимум. Все-таки снег, да и уходил соболь не чистой прямой, петлял – скидываем еще верных пару километров. Итого выходит около десятка до «северного», вот еще бы сообразить, в какую сторону. И тут меня осеняет! Да это же Кулин-гора, самая высокая точка водораздела! Ни когда не приходилось видеть ее с такого ракурса, все время из лодки. Скала тянется километра два, потом грядой уходит от Уркана. Примерно напротив от меня, через Уркан, должно быть старое зимовье, почти на берегу. Но на него вряд ли получится попасть. Гораздо быстрее свернешь себе шею при спуске со скалы, а обходить – не факт, что среди нетоптаных снегов, да еще ночью, вообще найдешь эту зимуху. Вопрос о ночевке в лесу не стоит совсем – сейчас спасет только движение. Отдохнуть ведь все равно не получится толком, а значит просто напрасно потратишь, потеряешь силы. Ладушки, определились. Значит я в тридцати километрах ниже слияния Уркана и Ирмакита, по реке если мерить. Уркан течет в этом месте почти строго на восток, а это значит, что если сейчас пойти строго на север, то я должен попасть… на «резиденцию»! И до нее – ближе, чем до «северного», километров пять, наверное. Задираю голову. Звезды видно, затянуты, словно дымкой, но Полярная – различима. Только бы не затянуло небо – точно в снегу ночевать придется тогда. Луны нет, но все вполне видно, если от костра отойти. Ну что же, хлебну еще чайку и в путь… … Почти три часа в пути. Похоже, сбился с дороги. Только этого еще не хватало! В душу тихонечко заползает страх. Сам себя убеждаю, что все нормально, что просто мог во времени ошибиться, что главное не ссать и не паниковать, что, не смотря на трясущиеся уже ноги, придет второе дыхание… Все! Хрен его знает, куда идти! Звезды даже в просветах не мелькают. Решаю чуть спуститься вниз с сопки, благо, спуск довольно пологий, искать подходящую яму или корч и табориться, ждать рассвета… Совершенно неожиданно выкатываюсь на твердую тропу! Падаю на коленки, щупаю руками, не доверяя глазам. Точно! Лыжня! Занесенная снегом, но ЛЫЖНЯ! От радости аж плакать хочется. Присаживаюсь на валежину возле тропы, закурил – можно теперь чуток и отдохнуть, осознать спасение, так сказать. Несомненно, что это моя тропа между «резиденцией» и «северным». Больше тут ни кто не мог лыжню проложить. Видимо я уже давно иду вдоль нее, мимо «резиденции» промазал, вопрос только – куда ближе? Решаю не искушать судьбу и идти в том же направлении, что и шел – на «северное». Тропой идти на много легче, веселее. Лыжня, пусть и засыпанная снегом, под лыжами чувствуется, не собьешься – без нее лыжа сразу же проваливается глубже. Еще около часа скорого хода и я – дома! Быстро растапливаю печь, скидываю с себя всю одежду, одеваюсь в сухое. Выпил сразу пару стопарей, закусил. Даже алкоголь не пробуждает аппетита, до такой степени вымотался. Дрожит каждая поджилка, каждая мышца на ногах. Уставшее тело расслабилось и просто не слушается, требует отдыха. Кажется, начнись сейчас хоть потоп, не отреагировал бы. Ужин, и прочие дела, будут потом, «опосля», а сейчас – спать... Добавлено спустя 21 минуту 58 секунд: и еще один коротенький рассказик. В тайге людей не много, человек десять всего на четыре десятка километров реки. Пенсионеры или отпускники, как и я. Основной вал народа, выгадывавший отгулы на изюбриный рев, уже схлынул. Ошиблись мужики. Даже не мычит ни кто. Пару – тройку раз слышали всего по вечеру. А отгулы – потрачены. Промышляю рыбешку в Уркане и протоках на закидушки, по ночам. Уже поймал пару хороших тайменей, с десяток сомов, щук несколько. Это не считая мелочи. «Пешком» нынче пришел на остров, без мотора. С обычной резиновой надувнушкой. Уток погонять хватает и ладно. У меня путик выработался: вечером пешком расставляю закидушки по темноте в протоке и берегом возвращаюсь домой, в зимовье. А утречком – сплавом по протоке проверяю снасти. Остров не большой, но в нем скрываются два заливных озера и пара канав – стариц, притопленных водой. Имеет за собой репутацию «блудливого» места. Многие плутали в «трех елках». Хитрость в том, что на воду ориентироваться нельзя, ни когда не поймешь, что за берег видишь. То ли озеро, то ли протока, то ли Уркан. В темноте особенно. И буреломник страшенный, и трава выше роста, в которой этот валежник прячется. То еще местечко, короче. Зимой, бывает, промышляю тут зайца и колонка. Летом тут роддом. Телятся все кому не лень. Как-то мне даже довелось видеть мокрого новорожденного изюбренка-«пятнашку» в этих кущах. Заповедные места. Стемнело. Иду себе по берегу, кидаю закидушки, фонариком свечу. На плече одностволка ижевка 12-го калибра. Она больше мешается, приходится снимать с плеча, ставить в сторонку и только тогда закидывать снасть. Пару раз даже забывал ее возле дерева в суете. Прошел половину пути вдоль протоки, до второго перехода. Вообще, зверовых переходов на протоке два, по разные стороны острова. Когда-то это были перекаты, теперь просто неглубокие удобные броды, по которым зверье курсирует вдоль подножий сопок и берегов Уркана. На бревнышке, у перехода, присел покурить, тайгу послушать. Фонарь погасил. Темнота и тишина. Звезды яркие, мерцают, блестят. Луны совсем нет. Тихо шумит вода в протоке, иногда плеснет рыба или обрушится подмытый кусок песчаного берега. Любой посторонний звук слышен далеко и отчетливо. Пробирает морозец, все-таки середина октября, пора уже. Оделся я, конечно, не на зимовку. Чтобы идти легче было. Вот и пробирает. Среди тишины тайги послышался посторонний звук. Мотор на малых оборотах вверх по Уркану идет! В такой темноте вряд ли пойдут выше, значит, ко мне гости. Не порядок, гости есть, а хозяина нет. И поперла меня нелегкая по тропе ночью рвануть через остров от перехода к зимовью. Днем это 15 минут ходу, блудить мне в острове ни разу не приходилось – где там блудить, каждый пень знаю! Ну и пошел… Только зашел в остров – темнота сплошная. Фонарик выхватывает тропу кусками да и подсел уже, светит только под нос. В какой-то момент вдруг понимаю, что под ногами уже не тропа. Сбился. Чуть вернулся, нашел вроде бы. Через пару десятков метров уперся в буреломник. Припотел уже от форсирования деревянных препятствий. Фонарик совсем скуксился, видно только под ногами. Порвал болотник – приличный кусок резины вырвал об сучок. Выбрался вроде бы на чистое место. Твердый взгорок, слева канава, впереди – протока. Определился где я нахожусь, место знакомое. Это первый переход. Впереди метрах в пятидесяти брод, справа высокая сопка. Здесь поворот протоки туда, откуда я только что приперся, вдоль сопок. Морозец жмет, туман от воды изморозью застывает на траве и валежнике. На зимовье в рваных сапогах опять ноги ломать – вообще сил нет. Часа три через деревья прыгал! Вот залез то! На склоне канавы запалил костер. Сухих дров вокруг – навалом. Отогрелся, прислушался… Гости, в отсутствие хозяина, предались беспредельному пьянству. Это было слышно по долетавшим изредка вдоль воды отголоскам криков и хохота. Стреляли… Куда в такой темноте? В шапку на столбе в пяти метрах. Из карабина! Попадали… Ну это я, конечно, потом выяснил. Потом нашли трубу и возомнили себя Улукитканами. Каких только визгов не наслушался. Вдруг на одно из отдаленных завываний пьяной трубы, в какой-то паре сотен метров от меня, мощно и сильно, отозвался бык! Аж подпрыгнул от неожиданности! Вот это номер! На таборе гудеть перестали. Видимо, Бахус сломил бойцов. Сижу, прислушиваюсь, до звона в ушах. Костер уже не трещит, шает, рдеется горячими углями, без дыма. Дров не подкидываю. С час прошло. В тайге тишина. В душу все больше заползает беспокойство, не ушел ли бычок? Переломил ствол, вытряхнул патрон. От мужиков знаю, как в ствол манят, но сам не умею, не трубач. «Пердеть» губами в трубу совсем не получается, как ни пробовал. Только с мундштуком могу. Приложился к стволу и заорал. Голосом. Стараясь максимально подражать нотами. Аж горло заболело, да полный ствол слюней. Получилось какое-то сдавленное «муканье», а не рев… Буквально через несколько секунд окрестности потряс ответный бычий рев. Совсем близко! Через протоку от меня, на другой стороне брода! Слышно тяжелое дыхание и хрипение зверя. Слышно звуки шагов по прибрежной гальке на переходе. Топчется, фыркает. А вокруг темнотища, ни зги не видать, хоть глаза уже и привыкшие к темноте. Сунул пулю в патронник на всякий случай, потом подумал, на картечь поменял. Если вдруг выйдет зверь, то увижу я его шагов на 10 максимум. Скорее бы рассвет… Минуты в темноте тянутся как резиновые. Прихватывает морозец, значит рассвет уже не за горами. Бык рядом. Иногда я его слышу на сопке, иногда в стороне брода. А может на сопке вовсе и не бык, а крова ходит. Такой вариант тоже возможен. Начинаю подмерзать. Часто смотрю на небо, вроде бы светлеть начинает, звезды уже не такие яркие. Тихонько, буквально по метру, тщательно выбирая место под ноги, начинаю передвигаться по склону канавы в сторону брода. Костер все равно уже прогорел, ни черта не греет, а сидеть на месте – нет сил. Замерзли ноги в резине, сам замерз, да и адреналинчик уже подшкаливает от ожидания. Наслушался за ночь, знаю, что зверь совсем рядом, но не знаю где. Он может быть вообще в пяти шагах, а может в пятистах. Это ожидание встречи в любую секунду… непередаваемое словами ощущение. Стараюсь не шевелиться, не дышать, раствориться без следа и запаха в окружающих кущах. Каждый шорох ветки по одежде кажется грохотом. В движении время пошло быстрее. К самому берегу протоки заросли стали гуще, началась полоса тальников. Тут и остановился, чтобы не подшуметь зверя. Небо уже хорошо посветлело и вокруг вполне стало видно. Нет, не предметы. Очертания и смутные тени окружающей обстановки. Метрах в пяти-десяти впереди парит вода, пар клубами стоит над протокой. Морозец все крепчает, сидеть неподвижно не дает. Приходится шевелиться, чтобы не окоченеть совсем. Ноги особенно подмерзли… В ожидании прошло еще около получаса. Заметно посерело. Тишина, только вода в протоке журчит. Решаюсь повторить ночной эксперимент – тоже реву в ствол. В горле першит, закашлялся. Пытаюсь заткнуть себе рот, не шуметь. Одновременно картечь в ствол сую. Тут вдруг отчетливо так слышно – упала сухостоина, звонко сломалась. Не далеко. Потом стук копыт по подмерзшей земле. Шорох прибрежной гальки… Сердце колотится как очумевшее. Вот он, напротив меня стоит бык! Я даже чувствую где, примерно, но совершенно не вижу его! Туман от протоки скрывает серой пеленой противоположный берег. Ветра совершенно нет и фантастическая тишина, только сердце колотится дурным барабаном в ушах. Между серыми клубами тумана вроде бы показался просвет. Пытаюсь сместиться, заглянуть. Делаю шаг в сторону. Под ногой звонко лопается сухая тальниковая ветка! Как из ружья выстрел, показалось! Замер. В голове думки только о том, что спугнул, уйдет зверь. Вроде камушки зашелестели на том берегу… Стою, не дышу. Поза не удобная, как шагал, так и раскорячился. Вроде опять шорох камней и чуть изменился звук текущей воды. Всплеск! Да он идет ко мне! Вдруг в серых клубах тумана появилось сначала более темное пятно, из которого, с очередным всплеском воды под копытом, проявился ОН. Красивая голова на мощной шее, украшенная здоровенными, ветвистыми, мощными рожищами. Густая седая грива на широкой грудине. Пар горячего дыхания смешивается с туманом. Красавец! Между нами не более десятка метров, бык почти перешел протоку. Меня не видит, но, видимо чует. Очень насторожен, весь на взводе, как пружина. Понимаю, что если я сейчас пошевелюсь, то он просто растворится в тумане. Стою, жду. Адреналин шкалит по полной. Забылись и почти отмерзшие ноги, и мороз. Стараюсь не дышать, воздуха не хватает. Вдруг – выстрел в стороне зимовья! Бычара резко повернул голову на звук. Мгновенная вскидка, жму на курок. Заряд картечи почти начисто вынес кусок позвоночника из шеи. Без звука парализованный зверь рухнул в воду. Срываюсь с места, нож в руке уже. В два прыжка, наверное, допрыгнул до быка. Не помню, как через тальники прорвался, частокол тот еще. Пара движений ножом. Вода протоки окрасилась темной изюбриной кровью. Таких плясок с бубнами возле добычи не было, наверное, со времен неандертальцев с питекантропами! Мгновенно забылись и холод, и усталость, и голод. Поорал, попрыгал, пары выпустил. Выстрелил еще раз, в воздух. На зимовье застрекотал лодочный мотор, такси за нами с бычком едет. Ну а дальше, понятное дело, было застолье, веселье, беспредельная пьянка уже с участием хозяина, свеженина и просто мужская общуха. |
Добавил: | ТОФАЛАР [ 08 янв 2014, 11:49 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
Bobr писал(а): Да. Это точно .Некоторые вещи даже не знаешь как объяснить-рассказать. Легче показать. А для дранья нож или ещё меч ещё называют очень необходимая вещь. Ведь пилорамы в тайге нет.А потолки,крыши надо. По зверю.. После разделке всё укладывается в эту же шкуру и шнуруется палкой.Шкура по снегу катится хорошо. |
Добавил: | dqdmitry [ 08 янв 2014, 11:51 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
ТОФАЛАР писал(а): Ну, я и попросил Романа, чтоб фотку выложил, интересно ведь. Видимо не нашёл. Так-то понятно описал, но с наглядным пособием легче было-б . |
Добавил: | ТОФАЛАР [ 08 янв 2014, 12:06 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
dqdmitry писал(а): ТОФАЛАР писал(а): Ну, я и попросил Романа, чтоб фотку выложил, интересно ведь. Видимо не нашёл. Так-то понятно описал, но с наглядным пособием легче было-б . Когда на земле живёшь много что познаёшь. Мне было интересно и первые санки (как и сани для лошади ,только меньше) я делал в 11 лет. Своими руками.Какой кайф |
Добавил: | Bobr [ 08 янв 2014, 13:04 ] |
Заголовок сообщения: | рассказы от Bobra |
ТОФАЛАР писал(а): обычно так и делаешь, только на лыжи еще укладываешь. Но это пока свежее все - удобно, пока морозом не взялось. Да и в одну каску волоком сохатого утянуть - та еще задача. Дим, фотку не нашел пока. Есть еще источник, где есть фотки, но он для меня пока что не доступен - флешка у матери лежит, пока что не попал к ним. |
Страница 1 из 4 | Часовой пояс: UTC + 4 часа |
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group www.phpbb.com |